– Убирайся! – велел он, и я достал зеркальце из паза под дверью, не желая нарушать его уединение.

Пряча самодельное зеркало, я мельком увидел свое отражение. Как и у Шэя, моя кожа выглядела красноватой. И еще я успел заметить знакомую ярко-красную язву, снова открывшуюся у меня на лбу.

Последняя приемная мать Шэя Рената Леду была католичкой, жившей в Бетлехеме[20], в штате Нью-Гэмпшир. От меня не укрылась ирония в названии городка, где Шэй провел свои юношеские годы и куда я поехал, чтобы встретиться с ней. Я был в пасторском воротничке и держался с достоинством, подобающим моему сану. Я был готов приложить все усилия, чтобы выяснить, что же произошло с Грейс.

Как оказалось, от меня почти не потребовалось никаких усилий. Рената пригласила меня на чай, и, когда я сказал ей, что у меня есть сообщение для Грейс от члена моей конгрегации, она просто написала адрес и вручила его мне:

– Мы по-прежнему поддерживаем связь. Грейс была хорошей девочкой.

Мне любопытно было узнать, что Рената думает о Шэе.

– Разве у нее не было брата?

– Этому парню, – сказала она, – надо бы гореть в аду.

Нелепо было предполагать, что Рената не слышала о смертном приговоре Шэя. Даже в сельский Бетлехем дошла бы эта новость. Я подумал, что, может быть, как его приемная мать, она все еще питает к нему слабость. Но мальчик, которого она воспитала, попал в детскую колонию, а став взрослым, превратился в убийцу, приговоренного к смерти.

– Да, – сказал я. – Может быть.

Полчаса спустя я подходил к дому Грейс, надеясь на хороший прием. Это был розовый дом с серыми ставнями и номером сто тридцать один, вырезанным на камне в конце подъездной дорожки. Однако шторы были опущены, и дверь гаража закрыта. На террасе не висели растения в горшках, не было открытых для проветривания дверей, в почтовом ящике нет писем – ничего, что указывало бы на присутствие обитателей.

Я вышел из машины и позвонил в дверь. Дважды.

Что ж, я мог бы оставить записку с просьбой связаться со мной. Это заняло бы больше времени – времени, которого у Шэя не было, – но это было лучшее, что я мог сделать.

Но в этот момент дверь чуть приоткрылась.

– Да? – донесся голос изнутри.

Я всматривался в прихожую, но там было совсем темно.

– Здесь живет Грейс Борн?

Последовало молчание, потом голос произнес:

– Это я.

– Я отец Майкл Райт. У меня для вас сообщение от одного прихожанина из моей конгрегации.

Из-за двери высунулась тонкая рука.

– Можете передать мне, – сказала Грейс.

– Извините, позвольте мне ненадолго зайти – воспользоваться вашим туалетом. Из Конкорда ехать далеко…

Она затаилась. Наверное, на ее месте я тоже засомневался бы, появись на пороге незнакомый мужчина, пусть и в пасторском воротничке. Голова ее была повернута в сторону, и на лицо падала завеса из черных волос. Я успел заметить длинные темные ресницы и красный рот – даже с первого взгляда было ясно, какая она хорошенькая. Я подумал, что она страдает агорафобией или просто болезненно робкая. Интересно, кто ее так сильно обидел, что она боится всего мира?

Возможно, это был Шэй.

– Грейс, – протягивая ей руку, сказал я, – приятно познакомиться.

Она подняла голову, и волосы упали с лица. Вся левая сторона лица Грейс Борн была в рубцах и шрамах – какой-то лавовый поток кожи, подтянутой и сшитой для маскировки обширного ожога.

– Фу, – сказала она.

– Я… простите. Я не хотел…

– Все пялятся, – тихо произнесла Грейс. – Даже те, кто пытается этого не делать.

«Случился пожар, – сказал тогда Шэй. – Не хочу об этом говорить».

– Простите.

– Ага, вы уже извинялись. Ванная в конце коридора.

Я положил руку ей на плечо. Здесь на коже тоже чувствовались рубцы.

– Грейс, это сообщение – от вашего брата.

Она в изумлении сделала шаг назад:

– Вы знаете Шэя?

– Ему надо с вами повидаться, Грейс. Скоро он умрет.

– Что он говорил обо мне?

– Не многое, – признался я. – Но вы – единственная из его родных.

– Вы знаете о пожаре? – спросила Грейс.

– Да. Из-за этого он попал в исправительное учреждение для несовершеннолетних.

– Он рассказывал вам, что при пожаре погиб наш приемный отец?

На этот раз пришла моя очередь удивляться. Судимость, имевшая место в период несовершеннолетия, не разглашается, вот почему во время суда над ним по поводу тяжкого убийства я не знал, в чем Шэй был обвинен в юности. Когда был упомянут пожар, я предположил, что это поджог. Я не представлял себе, что его могли обвинять в непредумышленном убийстве. И я понял, почему Рената Леду могла ненавидеть Шэя.

Грейс пристально смотрела на меня:

– Он просил вас повидаться со мной?

– На самом деле он не знает, что я здесь.

Она отвернулась, но я успел заметить, что она заплакала.

– Он не хотел, чтобы я пришла на суд.

– Вероятно, он не хотел, чтобы вы это видели.

– Вы ничего не знаете, – всхлипнула она, закрывая лицо руками.

– Грейс, – сказал я, – поедем со мной. Вы повидаетесь с ним.

– Не могу! – зарыдала она. – Не могу! Вы не понимаете.

Но я начал понимать: Шэй устроил пожар, обезобразивший ее.

– Тем больше причин встретиться с ним. Простить его, пока еще есть время.

– Простить его? Простить его? – залепетала Грейс. – Что бы я ни говорила, это не изменит случившегося. Невозможно прожить жизнь заново. – Она отвела взгляд. – Пожалуй, вам пора.

Покорившись, я кивнул.

– Ванная – это вторая дверь справа, – добавила она.

Моя уловка, чтобы попасть в дом. Я зашел в ванную комнату, в которой сильно пахло освежителем воздуха и смесью розовых лепестков. Там были маленькие держатели туалетной бумаги с вязаными чехлами, на туалетном баке лежала вязаная салфетка, и коробка с бумажными платками тоже была прикрыта вязаной салфеткой. Рисунок занавески для душа состоял из роз, и на стенах висели гравюры, изображающие цветы, за исключением одного детского рисунка – дракона или, может быть, ящерицы. Эта комната напоминала обиталище пожилой дамы, потерявшей счет своим кошкам.

Узнай Шэй, что сестра простила его за пожар, то, может быть, если ему не разрешат стать донором сердца, даже этого будет достаточно, чтобы он мог спокойно умереть. В ее нынешнем состоянии Грейс едва ли можно уговорить, но я могу повлиять на нее. Я достану ее телефонный номер, позвоню и сломлю ее сопротивление.