Фабзавкомы превратились в инструмент перераспределения прав, ведь с их появлением хозяин уже не мог распоряжаться не только людьми, которые на него работали, но и своим имуществом, и своими доходами. Типичной была картина, когда, как вспоминал председатель завкома военно-артиллерийского завода в Москве И. Г. Батышев, контрольная комиссия завкома «быстро вникла в экономику предприятия, взяла на учет запасы сырья и топлива». С этого момента без ведома завкома заводоуправление не могло принимать заказы и вывозить готовую продукцию, не могло ни увольнять, ни принимать рабочих. Мало того, в помощь комиссии рабочего контроля была создана рабочая милиция, «на которую возложили охрану заводского имущества».[492]

Установление рабочего контроля проходило не только в обеих столицах, но и повсеместно по всей стране. Сфера его деятельности стала охватывать и торговлю, т. е. систему распределения, «иногда устанавливая цены на продукты первой необходимости», а нередко, опираясь на поддержку Советов (как источник права, естественно), органы рабочего контроля конфисковывали продукты в частных магазинах и передавали их рабочим кооперативам.[493]

Если в армии офицер не мог распоряжаться оружием, которое ему, в общем-то, не принадлежало, то на предприятии и в торговле даже хозяин уже не мог распоряжаться собственными средствами производства, которые взяла под охрану рабочая милиция и рабочий контроль. А это значит только одно – он перестал быть хозяином.

Причина – в потере прав и в том, и в другом случае, которую «сгенерировал» Приказ № 1. Потере сословных прав, потому что и офицеры, и предприниматели могли заниматься своей профессиональной деятельностью только при наличии именно сословных прав, это была их привилегия, функция места.

Роль большевиков в таком развитии событий была минимальной, по крайней мере, так говорят специалисты. Однако стихийно начавшийся переход прав собственности в руки представителей рабочего контроля, фабзавкомов и исполнительных комитетов отвечал всем внешним признакам социалистической организации производства в том смысле, который в нее тогда вкладывали. Как отмечала Большая советская энциклопедия (БСЭ), В. И. Ленин рассматривал рабочий контроль как одну из основных переходных мер к социализму, которая, не ликвидируя сразу капиталистических отношений, обеспечивала подрыв и ограничение господства капитала и тем создавала условия для постепенного преобразования капиталистической организации хозяйства в социалистическую.[494]

БСЭ подчеркивала, что рабочий контроль вводился «явочным порядком», то есть как форма социальной или массовой мобилизации. Руководящая роль кого бы то ни было, например, большевиков, не выделяется даже Большой советской энциклопедией.

Эта маленькая особенность русской революции на самом деле представляет собой свидетельство особой важности. Так как сословный капитализм был частью привилегированного сословного права, то и социальная мобилизация пролетариата стала сословной мобилизацией, смыслом которой было приобретение новых прав, и не только для пролетариата, а для всего низшего сословия. Поэтому даже частичное ограничение прав собственника в виде рабочего контроля подрывало не столько основы частной собственности, сколько основы сословной собственности как привилегии высшего сословия, как части сословного права.

Это не тождественно довольно распространенному сегодня политарному пониманию так называемого «азиатского способа производства» (Ю. И. Семенов), суть которого заключается в «общеклассовой частной собственности как на средства производства, так и на личности производителей».[495]В отличие от марксистского подхода, лежащего в основе понятия политарности, мы исходим из первичности социально-правовой природы социальных отношений в сословном обществе, при которой теми или иными правами на собственность наделяются определенные социальные группы, исполняющие установленные законом, традицией или даже революцией обязанности в рамках мобилизационных усилий государства.

Класс может владеть общими правами, но не может иметь общую и при этом частную собственность, тем более на личность производителей (крепостной крестьянин, например, юридически не был собственностью помещика). Тут что-то одно – или общие права, или частная собственность, это разные вещи. Нигде и никогда частная собственность, включая акционерную, не принадлежала и не принадлежит классу. Даже рабы принадлежали отдельному хозяину, частнику, но на основе общего для рабовладельцев права, т. е. общим является право, а не собственность. Поэтому никакой «общеклассовой частной собственности как на средства производства, так и на личности производителей» просто не может быть. Как не может быть и коллективного собственника в лице «номенклатуры» (М. С. Восленский), которая уничтожила Советский Союз только с одной целью – получить право на частную собственность, хотя ей и при советской власти жилось, в общем-то, неплохо.

Собственность – вещь не только социальная, но и вполне материальная, и если она стала исчезать на одном социальном полюсе, то значит, точно такой же ее объем должен был появиться на другом, т. е. собственность высшего сословия должна была неизбежно перейти к низшему. Этот процесс проходил так же, как и в армии, – в форме перераспределения социальных прав. Однако, ограничив права собственности капиталистов, фабзавкомы не знали, куда идти дальше и что с этим делать.

На первый взгляд, тут можно усмотреть некоторое противоречие, поскольку мы утверждали раньше, что под действием неотложных и неустранимых требований фронта государство буквально «прессовало» производительные силы с целью выжать из них как можно больше ресурсов, сил и средств. Оно повышало налоги и сборы, проводило реквизиции, забрало на фронт почти всех «кормильцев», а также гужевой транспорт – лошадей с повозками, крупный рогатый скот, загубленный в огромных количествах на сортировочных станциях, вообще на пути к фронту (знаменитым «теплушкам» теперь приходилось возить людей, скота для них больше не было) и т. д.

Все вместе это вело к повышению степени мобилизации низшего сословия, ведь чтобы выжить, ему нужно было больше работать и больше отдавать. А целью революции как раз и было стремление освободиться от всех повинностей и обязанностей, освободиться от непосильной мобилизации и, конечно, никому ничего не отдавать. Получается, что теперь, после революции, низшее сословие уже само начинает мобилизацию.

Однако здесь все же нетрудно заметить разницу между мобилизацией, которую проводило царское правительство, и самомобилизацией низшего сословия. Правительство и «буржуи» делали это с целью выжать, а пролетарии – чтобы выжить. Эти разнонаправленные действия указывают на принципиально различные виды мобилизации, различные по форме, по содержанию и по целям. «Верхи», пытаясь повысить степень мобилизации низшего сословия, делали это в рамках существовавшего сословного законодательства. С его помощью они мобилизовывали других, но не себя.