кого из них не было сил поколебать его. Тогда плиту оставили под охраной десяти надежных людей, и любой мог подойти и наравне с другими подвергнуться испытанию. И не было буквально ни одного человека, кто в этот и в последующие дни не явился бы к плите и не приложил тщетных усилий, чтобы поднять меч. В день Обрезания Господня[355] вновь последовала проповедь архиепископа, за нею новые бесплодные попытки и новая клятва баронов признать королем того, кто отделит меч от наковальни и через это будет отмечен самим Господом.

И вот была отслужена месса, и бароны и все прочие пошли по домам отобедать. А после трапезы, как это делалось в те времена, рыцари поехали сразиться на копьях за город в поле, и туда же пошли многие горожане; и те десять почтенных мужей, что охраняли меч, тоже пошли туда, чтобы видеть сражение. И когда рыцари повоевали изрядно, они вручили свои щиты оруженосцам, которые так начали биться друг с другом, что среди них поднялась великая свара, отчего туда ринулись все горожане, и вооруженные, и безоружные.

Антор возвел своего сына Кэя в рыцари еще в День Всех Святых. Когда началась месса, Кэй позвал своего брата и сказал ему: Пойди найди мой меч у нас в доме. Тот был весьма решителен и весьма услужлив, и ответил: Сир, с большим удовольствием. Затем он пришпорил коня и отправился в дом, и стал искать меч своего брата или другой; но не мог найти никакого, ибо хозяйка дома унесла их в свою комнату, а сама ушла вместе с другими посмотреть на турнир и на рукопашную. И когда он увидел, что не сможет ничего найти, то заплакал и был весьма расстроен и встревожен; и тогда он вернулся к монастырю, на место, где была каменная плита, и увидел меч, к которому он не примеривался ни разу. Тогда ему подумалось, что, если бы смог, он отнес бы его своему брату; и он подъехал к нему верхом, и взялся за него рукой, и вынул его, и укрыл полою своей котты[356]. А его брат, который ожидал его в стороне от схватки, увидел, как он подъезжает, пошел навстречу и спросил у него меч; тот ответил, что не мог его найти, но привез другой. И вот он извлек его из-под полы, и Кэй его спросил, где он его взял, и тот сказал, что это меч с каменной плиты. Кэй взял его, убрал под полу своей котты и стал искать отца; как только он его нашел, то сказал ему: Сир, я буду королем: вот меч с каменной плиты. Отец весьма удивился и спросил, как он его достал, а он сказал, что взял его с плиты сам. Антор этому не поверил и так и сказал ему, что он лжет; тогда они оба отправились к церкви, а оруженосец Артур следом. Тут Антор сказал: Кэй, милый сын, не лгите мне ни в чем; скажите, как у вас оказался этот меч, ибо, если вы мне солжете, я это прекрасно пойму и уже никогда не буду любить вас. И Кэй ответил, как человек, сильно пристыженный: Сир, конечно же, я не буду вам лгать: мне его принес мой брат Артур, когда я попросил у него мой собственный; не знаю, как он добыл его. Антор ответил: Отдайте его мне, дорогой мой сын, ведь вы не имеете на него никакого права. И вот, держа его, он обернулся и увидел Артура, который следовал за ними. Тогда он позвал его: Милый сын, подойдите сюда и скажите мне, как вы добыли этот меч. Артур ему поведал, и сей почтенный муж сказал: Держите меч и верните его туда, откуда взяли. Тот его взял и вонзил обратно, и меч держался так же прочно, как и прежде. И Антор приказал своему сыну Кэю попробовать, тот попробовал, но не смог. Тогда Антор вошел в церковь и позвал их обоих, и сказал своему сыну Кэю: Я прекрасно знал, что вы не вынимали меч.

И тут Антор заключил юного Артура в объятия:

– Послушайте меня, дорогой сир, – сказал он ему, – если бы я сделал так, что вас изберут королем, какими благами обернулось бы это для меня?

– Все блага, которые я смогу обрести сам, будут ваши, дорогой отец.

– Сир, – ответил Антор, – я всего лишь ваш приемный отец, и я не знаю, кто вас породил.

Тогда Артур разразился слезами:

– Кем же я стану, если у меня нет отца!

– У вас он, несомненно, есть, – ответил Антор, – только он не пожелал, чтобы его узнали. Вас мне передали в самый день вашего рождения; моя жена предпочла вас собственному сыну, отдавая вам свое молоко, и если я вам это припоминаю, то вовсе не затем, чтобы потребовать некую долю в королевстве, которое вы можете возглавить, но чтобы побудить вас всегда относиться к моему сыну с истинной нежностью.

Я вовсе не буду просить у вас ваших земель, но, коль скоро вы выказали себя королем, сделайте вашего брата Кэя сенешалем ваших владений; да так, чтобы за зло, которое он причинит вам ли, другому ли мужчине или женщине вашей земли, он не мог бы потерять сенешальское звание. И если он будет глупцом, и негодяем, и предателем, вы должны это стерпеть; ибо эти скверные черты он получил из-за вас и перенял их от простолюдинки, питавшей его молоком; его же природного его лишили, чтобы вскормить вас. И Артур ответил: Я это сделаю с превеликим удовольствием. Тогда его привели к алтарю, и он поклялся верой и правдой исполнить это.

Как мы видим, Кэй, этот характерный персонаж, введен как нельзя более удачно. Отныне он займет свое место в большинстве эпизодов. Если он забияка, хвастун, злопыхатель, гордец, Артур должен ему это прощать: ибо он поклялся никогда не обращаться с ним сурово; он его брат, не молочный, но по семейному очагу. Если у того дурные наклонности, это потому, что он был отлучен от материнской груди, а Артуру досталось то доброе и здоровое воспитание, которое от природы предназначалось Кэю. Заметим еще, что Гальфрид Монмутский один раз говорит о Кэе, с тем чтобы приписать ему королевство или герцогство Анжуйское. Значит, графы Анжуйские в двенадцатом веке обладали наследственной должностью великих сенешалей короны. Воображали ли они, что их право на эту службу, прочно устоявшееся с конца десятого века, восходит к мессиру Кэю?