— Чёрт. — Он затянулся сигаретой, сморщив нос от едкого дыма. Неужели у его сигарет всегда был привкус пепла? Или это потому, что сладость Грейс запятнала его язык?

Он опустил руку, позволив сигарете повиснуть. Если бы он делал свою работу, у него не было бы последних нескольких недель с Грейс. Он не стал бы держать её в постели и смотреть, как она спит. Он никогда бы не почувствовал, как связь между ними восстановилась, не разделил бы эти интимные моменты или не услышал бы, как она поёт. Он никогда бы не стал играть в мяч с ней и замечательным маленьким ребёнком из приюта, никогда бы не услышал её смеха, когда она выхватила мяч из его рук.

Блядь. Этот приют. Это вызвало воспоминание о приюте, в котором он был до того, как его забрал Чезаре, — игровая площадка с рамкой для скалолазания, горкой и баскетбольной площадкой. Счастье. Друзья. Смех. Он хотел бы вернуться назад и приказать себе бежать, когда в дверь вошёл Чезаре. Что он больше не будет смеяться, пока Грейс не войдёт в его жизнь.

— У тебя был контракт на Мантини? — Нико вывел его из задумчивости.

— Да. — У него также был контракт на Тома, но если Нико не спрашивал, он не предлагал эту информацию. В течение последнего года он играл быстро и свободно по правилам команды Де Лукки. Время вернуть себя в нужное русло. Он был головорезом. У него не было друзей. Нет семьи. Никаких любовниц. Никаких отношений. Он выполнял ту работу, которую ему поручали, а потом двигался дальше. Теперь, когда Мантини был мёртв, ему оставалось выполнить одну работу, прежде чем копы или команда упрячут его за решётку на всю оставшуюся жизнь.

Он выбросил окурок и вытащил из пачки другую. На этот раз вкус вызвал у него лёгкую тошноту, но он уже был настроен решительно, поэтому затянулся и выпустил клуб дыма.

— По разрешению?

— Очевидно. — Если Чезаре сказал, что это было разрешено, то не его дело было задавать ему вопросы. Чезаре был эквивалентом дона в команде Де Лукки, хотя в более широком мире Коза Ностра он всё ещё занимал более низкое положение, чем соратник мафии.

— Значит, кто-то другой и, возможно, эта медсестра опередила тебя в этом?

Рокко пожал плечами, не зная, куда клонит Нико со своим вопросом.

— Это на тебя не похоже, — продолжил Нико.

Он был прав. Это был не он. Рокко выполнял каждую работу, о которой его просили. Когда он охотился, он ловил свою добычу. Когда он стрелял, то не промахивался. За последние несколько недель он был рассеян, но на этот раз ошибок не будет. Том не заметит его приближения.

— Это больше не повторится.

— Что ты собираешься делать с медсестрой? — Нико изучал его, как будто видел впервые.

— Если у окружного прокурора нет свидетеля, значит, у них нет дела. — Весь его мир рушился, почему бы не сгореть в огне и не нарушить свой собственный моральный кодекс, а также правило Коза Ностры против насилия в отношении женщин. Он так далеко ушёл от того силовика, каким его учил быть Чезаре, что ему нужно было погрузиться в глубины своей порочности, погрузиться глубже в трясину идеала Де Лукки, чем он когда-либо погружался раньше, чтобы вернуться на правильный путь. Если девушка Майка подставила его, чтобы скрыть свою ошибку, или, что ещё хуже, если она планировала это с самого начала, тогда она заслужила то, что ей причиталось. Вот кем он был. Рокко Де Лукки. Блюститель. Не Фрэнки, ценный член преступной семьи Нико.

— Не забывай. Она женщина Майка. — Лука бросил не слишком тонкое напоминание о том, что правила Коза Ностры также запрещают прикасаться к женщине другого мужчины — трахаться и убивать и то, и другое подпадает под запрет.

— Где, чёрт возьми, Майк? — Нико прикрыл глаза рукой и уставился на пыльную дорогу.

— Я позвонил паре парней, чтобы они проверили его квартиру и посмотрели, в чём дело, — сказал Лука. — Они ещё не сообщили.

— Похоже, у тебя проблема с тем, что твои парни не появляются вовремя. — Рокко бросил наполовину выкуренную сигарету на песок. Он больше не мог выносить этот грёбаный вкус, и он не получал того кайфа, который обычно получал от своей дозы никотина. Просто сейчас слишком много всего происходило — слишком много, чтобы ради этого жить. Нико нуждался в его помощи, и он не чувствовал необходимости даже в этом маленьком побеге. — Что случилось с охранниками в больнице?

— Мантини уволил всех наших парней и заменил их четырьмя солдатами Форзани, — сказал Лука. — Он сказал, что из-за слишком большого количества охранников он выглядит слабым. Я разговаривал с Пьеро Форзани, и он сказал, что охрана выставила новых парней за час до того, как ты туда приехал. Кто-то пожаловался, что они выглядят подозрительно, и они не смогли привести вескую причину, по которой они стояли в холле.

— Три недели наши ребята были там, и никто никогда не жаловался на них. — Рокко фыркнул с отвращением. Тосканские солдаты знали, как стать невидимыми. Они знали, как защитить людей. На них можно было положиться в выполнении их работы.

В отличие от него.

— Удобно, — сказал Лука. — Я знаю.

— Может быть, он не пришёл, потому что должно быть сейчас больше ста грёбаных градусов (*около 38 градусов по Цельсию, прим. перев.), — пробормотал Рокко, чувствуя, как пот стекает по его телу под кожаной курткой. — Майк не выдержит такой жары.

— Я разговаривал с ним сегодня утром, и он сказал, что будет здесь. — Паоло засунул руки в карманы, на его лбу появилась озабоченная складка. — Ты думаешь, может быть, что-то случилось по дороге?

Рокко думал о том же. Майк был таким же надёжным, как солнце, восходящее каждый день. Он никогда не пропускал ни одной встречи, никогда не опаздывал, никогда не уклонялся от своих обязанностей. Он был из тех парней, которые проверяли движение перед отъездом и отправлялись раньше, если думали, что всё будет медленно. Он никогда не жаловался, даже когда Рокко дал ему тот неоправданный удар по лицу, когда он думал, что Грейс пропала. Он был другом, понял Рокко. Несмотря на то, что Рокко иногда вёл себя с ним как ублюдок, Майк всегда появлялся, когда он звонил. Он мог бы попросить Луку прислать кого-нибудь другого, но так и не сделал этого. Если бы его задержали, он бы дал знать Рокко. Паоло был прав, беспокоясь.

— Ты отправляешься кататься