история нам показала, что аналоги Лиги Наций и ООН абсолютно бессмысленны в космическом пространстве. Они были бесполезными на Земле, когда своим бездействием позволили развязаться Второй и Третьей мировым войнам, остались столь же бесполезными и в наши времена. На одной-то планете человечество не смогло навести порядок, так что уж говорить о целой галактике, где живут миллиарды людей и нелюдей на десятках населённых миров? Тем не менее, государства всё ещё заключают договоры о торговле, ненападении и военном сотрудничестве, как, например, мы с Межзвёздной Арабской Республикой.

Прошу прощения, уважаемый читатель, что-то я совсем отвлёкся. Хочу лишь добавить, что граждане КЧС словно бы сошли с ума в один момент. Их жестокость удвоилась, а желание убивать стало словно бы основным. Таково влияние идеологии Упадка – она делает тебя подобным бешеной собаке. А бешеных собак обычно отстреливают…»

Итак, мы приближались к административному зданию. Раньше оно белело на фоне разноцветных крыш, теперь же оно покрылось чёрной копотью от пожаров. Совершенно очевидно, что в него попали крылатой ракетой – на одной из стен зияла крупная дыра. На пути нам встретился выгоревший остов бронеавтомобиля и небольшая группа противников неподалёку. Они нас заметили далеко не сразу, мы застали их в самый неожиданный момент.

– Всем огонь! – скомандовал по радиосвязи Ветер. Меня услужливо присоединили к ней несколько ранее, поскольку я временно стал частью отряда. Переговоры я тоже записывал на всякий случай. – Торгаш, бери на себя левого, чтоб не убежал! Домовой, активнее работай, прижимай их к земле! Номер, Шум, работайте, косите гадов!

Стычка вышла скоротечной. Снайпер с позывным Торгаш стрелял метко, уйти никто не смог, пулемётчик Домовой даже головы врагу не давал поднять, стрелки Шум и Номер помогали им обоим, гранатомётчик Карась, в свою очередь, не сделал ни одного выстрела. Незачем было тратить лишний боеприпас, чтобы добить и так обречённых солдат. В итоге остался в живых лишь один раненый в ногу и руку немец, пытавшийся уползти куда-то в сторону. Но от зорких глаз ему не спрятаться.

– Торгаш, развяжи ему язык, – сказал Ветер. – Остальные, прикрываем, Домовой, спрячься возле этих развалин, без приказа не стреляй. Военкор, снимай, сейчас будет зрелище – допрос.

Немца утащили за шиворот в ближайшее укрытие. Того трясло от страха и боли, но поделать он ничего не мог – личное оружие осталось на дороге, пистолета у него не было. Торгаш, судя по всему, поднаторел в допросе, немец под угрозами и сильными ударами раскололся быстро, ровно за двадцать четыре секунды. Я заметил на шевроне на плече немца один из мерзейших символов современности – пятиконечный знак, напоминающий свастику.

«…Наш враг припомнил свою историю и решил использовать им же придуманный обыкновенный фашизм в качестве основы своей версии идеологии Упадка…»

Против нас сейчас воевал 29-ый десантный батальон, имеющий репутацию жестоких и бескомпромиссных бойцов, стоящих насмерть. Они не считались с потерями, но при этом сильно замедляли темпы нашего продвижения. Конкретно этот немец оказался командиром отряда, который вместе с ещё двумя отделениями должен был выйти во фланг нашей наступающей группе и нанести неожиданный удар. Это было частью плана по возвращению полного контроля над городом и дальнейшему удару по нашим позициям в лесополосе. Командир оказался не способен держать язык за зубами и, видимо, рассказал всё и, быть может, даже больше, чем знал на самом деле. С другой стороны, трудно промолчать, когда тебя допрашивает жуткий бронированный солдат с голосом, словно вырванным из глотки дьявола.

– Всё ясно, кончай его. Нет у нас времени его в тыл тащить, – сказал Ветер, выслушав перевод. – Военкор, снимаешь?

– Снимаю, – кратко ответил я.

В училище нам говорили избегать шокирующих моментов, но сам процесс допроса всё же представлял ценность. Уходить было уже поздно, пришлось лицезреть устранение «языка». Торгаш не стал доставать пистолет, а выстрелил в упор из снайперской винтовки прямо немцу в голову. Картина сложилась пренеприятная, но смерть эта была быстрой. Я успел заметить, как Торгаш на мгновение прикоснулся к ножу, хотел, видимо, расправиться с командиром более изощрённо, по-свойски, но не стал терять времени. Да и вряд ли немец заслуживал медленную смерть, он рассказал всё быстро и в подробностях. А ещё логика обстоятельств подсказывала, что пора бы уже выдвигаться.

По зданию администрации постоянно стреляли из разных калибров, иногда в окна залетали термобарические боеприпасы, поднимая гигантские облака пыли и раня врагов внутри. Когда мы ворвались в здание, там был сущий ад: что-то горело, дымило, много где лежали умирающие раненые и уже погибшие немцы, постоянно кто-то кричал, взрывались гранаты, короткими очередями трещали автоматы. Зачищали комнату за комнатой, быстро, но не торопясь. Я держался исключительно за спинами бойцов отряда, поскольку это им, а не мне, совсем не грозила случайная граната, упавшая неподалёку, или случайная «сверлящая» пуля, отскочившая от стены. Солдаты неумолимо шли вперёд, превращая любой встреченный отряд немцев в кровавую кашу, не жалея патронов и гранат. От нестерпимого смрада горелой плоти и свежей крови, пробивающегося даже сквозь фильтры шлема, меня замутило. Я даже не заметил, как враг был вытеснен из администрации. Никакая бумага не стерпит того количества ругательств, что прозвучало во время штурма, особенно от Ветра и пулемётчика Домового. Стало поспокойнее.

– Убить выживших фашистов к чёртовой матери! – послышался откуда-то позади голос командира одного из наших отрядов. – Особо ретивым сначала стрелять в живот, чтоб помучились!

Я узнал этот голос абсолютно случайно, это был Крюк, командир отряда «Океан». Этот матёрый вояка самим своим внешним видом говорил, что он абсолютно безжалостен. О его бойцах я мог сказать то же самое – сам стал тому свидетелем. Они бегали по всему зданию и безо всяких угрызений совести пинали тела погибших, чтоб убедиться в том, что они действительно погибли, и раненых, а затем добивали последних. Старались делать это быстро, но если раненый пытался сопротивляться, то его сперва избивали, постоянно задавая вопросы: «Что, русских поубивать захотелось, падаль?!» и «Зачем ты на нашу землю пришёл, гадина иностранная?!». Это было приправлено потоком самых злостных ругательств, какие только мог выдумать солдатский разум. Я не стал долго смотреть на откровенные пытки – это было выше моих сил. Всё