вздулись, а в глазах наверняка полопались сосуды, просто оценить этого Люцифер не может: сейчас он — существо без истинного облика, «вампир», который не отражается в зеркале.

«Меня устраивает, что я не вижу своё отражение».

«Зато тебя я в темноте вижу до каждой мелочи, а ты даже не в курсе. Удивлялась, трепетала ресницами, закусывала губы… Зачем мне зеркало? В нём не я, а почивший призрак, которого видят смертные. Без отражения я вижу себя — свои ноги, свои руки с чернеющими татухами… и тебя. Снова рядом. Снова! Ты представляешь, сколько раз я провёл ими в воздухе по соседству? Ты, блять, можешь представить, сколько раз я почти коснулся тебя пальцами? Около лица, вдоль шеи, возле твоих бёдер…».

Холодный кран он выкрутил на полную, но налитый кровью ствол намекал, что дело это бесполезное. Без толку. Совершенно не реагируя на воду, член прекрасно реагировал на любое воспоминание, связанное с блондинкой.

«Вы — чисто змей, Смит».

«Орать хотелось, Уокер. В голос вопить, потому что ты меня сотни раз так называла. Ты и твоё животноводческое нутро с его баранами, индюками и змеями!».

В лифте он мечтал завыть, потом начать кусать, трогать, приподнять её под ляжки, найти под облегающим мохером платья трусы и сорвать те к Лешему. А, может, просто сдвинуть, чтобы ни секунды не прощёлкать. Сам же видел, когда она подтянула чулки на поясе, пользуясь темнотой, и был готов кончить, как мальчишка, заливая себе брюки.

«Кто говорит «подле» в 2022-м году?».

«Тот, кто живёт в Средневековье. Волшебном, ебучем Средневековье, представляешь? Это тоже твоя фраза. Ты её выпалила, когда впервые посетила Цитадель со мной и с драконом. И это я про мамашу Уокер, а не про то безродное создание с синей чешуёй, что обитает на школьном дворе».

Можно было бы применить внушение и ввести в искушение, но на неё не особо подействует. Никогда не действовало раньше — хоть на небе, хоть на земле, — не сработает и сейчас.

«Три с половиной».

«Не буду врать, они пролетели быстро. Когда ты уже не сидишь в академии, где время течёт наравне с людским, а борешься за собственный дом и за целое измерение, трахнутое грязнокровным ублюдком, месяцы становятся незаметными. Заметно в них только одно, там нет тебя… больше нет…».

Замутило, как прежде. Он, когда голос её услышал там, в помойной норе очередной жертвы, себе не поверил, искренне решив, что у него галлюцинации пошли, и завидовал блюющим, сортирным звукам. Такая роскошь Люцию непозволительна, хотя он грезил пойти и выхаркать внутренности, обнаруживая среди них остатки всего того, что не прекращает к ней чувствовать.

«У вас зажигалка?».

«У меня стояк, об который ты колено сломаешь, если навстречу дёрнешься. И не начни я себе ладони жечь, то засосал бы твой рот в этом «г-лифте», вызывая твой шок и призывая всех своих демонов, моя родная…».

Память до конца не сотрёшь, он это быстро понял. Не тогда даже, когда она стала рассказывать про кино всё то, что говорила прежде. И не тогда, когда на экране мелькнула копия Школы ангелов и демонов, построенная одним из тех Бессмертных, кого однажды, прямо как Уокер, сослали на Землю, не способные подчистить воспоминания полностью. Люцифер раньше это понял, сидя у бабки на диване рядом с Викторией, и слыша, как она насвистывает себе под нос мелодию разбитного, кабацкого клавесина. Он им аккомпанировал в столичной таверне три с лишним года назад.

«И вы… мне нужны, непризнанный гений рисования».

«Обхохочешься, да? Мы с тобой теперь ровесники. Тебе почти двадцать восемь лет, а мне всё ещё двадцать восемь по земным меркам лет. Смейся, бля. Ты фантастически красивая. Слишком хороша для Непризнанной. Даже больше, чем прежде, но этого — себе не льсти, — я не скажу».

Он не искал встречи. Ни разу за эти годы. Зачем, когда сутулая мразь уведомил всех, что это было решением Виктории Уокер, которое тот просто исполнил, потому что мог? Ни одному слову, конечно, не поверил и сначала попытался убить новоиспечённого властелина двух полюсов, но знал, что не справится. И Ости с Мими тоже знали, отговорили, сообщив, что жива она, цела и невредима. Спускаться к Вики он себе запретил, потому что иначе убьёт: ну выдержит она один секс с демоном, второй, пятый, пока брызги былой энергии не растаят в ней окончательно, и тогда её просто не станет.

«Я — человек, который завтра в полдень улетит обратно».

«А не захочу, водоворот сам затянет, требуя сменить личность. Чёртово правило двадцати четырёх часов! И всё, что я знаю, это то, что новое «лицо» будет мужским, а глаза останутся красными. Остаётся верить, что божий промысел не подкинет облик ребёнка. Представлять, как я имею тебя, когда в витринах и зеркалах отражается пацан лет десяти, полное дерьмище даже для сына Сатаны».

Люций не может её вернуть — в этом и проблема. Он даже просто убить её не может, потому что это нарушит Закон Равновесия, а ещё не даст никакой гарантии, что Уокер окажется на лобном месте, среди плавающих островов, иначе давно преступил бы любой закон.

«У нас свадьба через месяц».

«Нет».

От мысли о другом мужчине корёжит и тошнит пуще прежнего. Понятно, что она не записывалась в церковные послушницы, не помня ничего конкретного, но ревность этим не усмирить. Хотя прав на такое чувство у него нет. Сын Сатаны, к примеру, всё помнил, но хватило-то на год, пока не оказался в постели Ости, которая то ли верила во что-то, то ли возложила на себя миссию доброй самаритянки, готовой заботиться о его взрывающихся яйцах. Люцифер хотя бы честен был, отрезав «Я люблю её и понятия не имею, когда это закончится и закончится ли». «Я знаю, — закрыла вопрос демоница, — люби кого хочешь, спи со мной. Это по дружбе и от безысходности: мы оба демоны и оба хотим секса, тебе нужен ясный мозг, мне нужна иллюзия, что ты можешь быть моим, а ещё мы из тех любовников, кому всегда было неплохо вместе».

«Леонард».

«Если вдуматься, Уокер, совпадает даже число букв».

Какая-то детская выходка с его стороны. Даже скажи он имя, а она — его повтори, ничего не изменится. Но Люцию до наивного хочется верить, что Непризнанная — его персональный экзорцист: сможет угадать, значит уверует.

«Ну наконец-то! Они аварийное открытие дёрнули!».

«Мимо, глупая Непризнанная! Ты целилась, но промазала. Двери распахнул я. И если присмотреться к металлу, от