Взаимоотношения на арт-рынке гораздо сложнее, чем представляется стороннему наблюдателю. Значение имеют не только предметы искусства (например, картины), но и то, где они расположены и кто ими занимается. Это влияет на все: на ценность, на узнаваемость, на бренд, на заработок. Возникает логичный вопрос: где могут быть размещены картины и кто с ними работает? Ответ: в музеях, галереях, на аукционах, а занимаются им эксперты и дилеры. Какова роль каждого игрока рынка и насколько легко к ним попасть?

Выдался солнечный, хотя и прохладный день. Мероприятие начиналось в одиннадцать, но я решила приехать пораньше, чтобы погулять возле озера и получить дополнительную дозу витамина D. Закутавшись в мое любимое кашемировое пальто бежевого цвета, я вышла из дома. Дорога заняла не более двадцати минут. Я неспешно проехала мимо Эйфелевой башни, пересекла мост и направилась к площади Трокадеро (Trocadéro).

Это была одна из тех редких конференций, на которых в одном месте можно встретить сразу трех директоров самых влиятельных мировых музеев. По-французски галантного Бернарда Блистена, директора Центра Помпиду. Холеного руководителя Нью-Йоркского музея современного искусства (MoMA) Гленна Д. Лоури. И бессменного главу Эрмитажа Михаила Пиотровского. Место проведения было выбрано как нельзя лучше — атриум здания Фонда Луи Виттона в Булонском лесу.

Каждая минута моего маленького путешествия доставляла мне особое удовольствие. Солнечные лучи проникали через стеклянную крышу «мини-купера». Машин было мало. Я приоткрыла окно, чтобы глотнуть свежего воздуха. Вместе с ним в салон проникли и звуки. Самый громкий — дребезжание колес по брусчатке, которая до сих пор помнит узкие рамы автомобилей начала XX века. Это была та самая идеальная атмосфера Парижа, которую мы знаем по фильмам и песням. Не хватало только берета и тельняшки, как в фильме «Коко до Шанель».

Я пересекла Бульвар Периферик (Парижскую окружную дорогу) и сразу оказалась в окружении массивных деревьев. Булонский лес — это большой парк и «легкие» Парижа. Некогда здесь охотились короли, а сейчас это место отдыха парижан и большой «спортивный зал» (в Париже бегают все). Ночью на некоторых укромных дорогах возле обочин можно встретить «ночных фей».

Только сейчас я поняла, что не знаю, что такое музей. Если точнее, в памяти всплыло сразу два определения. Первое — это пыльное советское помещение с вечно ворчащими бабушками-смотрительницами. И второе — это мир бомонда, больших денег и сотни тысяч восхищенных глаз. Туда все хотят попасть и готовы платить за это большие деньги. И то и другое называется музеем, вот странно!

Я не заметила, как подъехала к современному двухэтажному зданию из белого бетона и отражающих свет стеклянных панелей, по форме напоминающему сразу айсберг и парус. Это Фонд Луи Виттона, где выставляется личная коллекция его владельца, Бернара Арно. Неподалеку было озеро. Погуляв минут сорок, я замерзла, и ноги сами понесли меня ко входу. Люди уже начали собираться. Здесь были все — от галеристов до современных художников, от музейных кураторов до известных арт-критиков. С некоторыми я быстро здоровалась, некоторым просто махала рукой в знак приветствия. Неожиданно налетела на своего знакомого — художника и скульптора, с которым познакомилась на одном из круглых столов пару месяцев назад. Блондин с голубыми глазами, лет пятидесяти, живчик и очень легкий в общении.

— Salut[6], Валентина, — активно жестикулировал он. — Я тебя увидел еще возле озера. Знал, что ты здесь будешь, — мы дважды соприкоснулись щеками… Чисто французская привычка (аналог трехкратного поцелуя в России), которая даже у меня уже дошла до автоматизма. Хотя в первые годы жизни в Париже я вообще ее не признавала.

— Salut, Лоик, как твои дела? Ты зачем здесь? — улыбнувшись, спросила я и уже приготовилась долго слушать.

— Хочу показать свои работы Помпиду и МоМA, — похлопывая по красиво упакованным презентациям, ответил художник. — Это супервозможность! — он приосанился и посмотрел как бы сквозь меня. Видимо, уже представлял свои работы в музеях, восхищенные взгляды посетителей и многочисленные заказы коллекционеров. Через пару секунд он вернулся в реальность. — Здесь все, — продолжал весело тараторить он. — Вставай возле меня, сейчас начнут запускать.

Минут через десять мы уже заняли свои места.

Лоик быстро вручил мне свой телефон и попросил сфотографировать его вместе со всеми, с кем он будет общаться.

— Со ВСЕМИ! — крикнул он мне, уже подбираясь к первой «жертве».

Так он начал свое шоу «Как представить себя за 60 секунд». И ему это удалось. Через десять минут презентации его работы оказались в руках у всех участников конференции, а он стал счастливым обладателем «статусных» снимков. Жутко довольный собой, он наконец-то уселся в кресло возле меня. «А он молодец», — подумала я. Ведущий, известный арт-критик, взял приветственное слово.

Функция: с одной стороны, формирование вкуса и насмотренности. Официальное общественное признание и подтверждение качества. Для современных художников это стартовая площадка на пути к получению больших гонораров и мировой известности (как раз этого и добивался мой знакомый Лоик — попасть в поле зрения музейных кураторов). С другой стороны, музеи стали центрами закулисных игр и спекуляций. Красивая формулировка «Было выставлено в музее» не только придает благородства, но и подтверждает подлинность работы, повышает ее цену на рынке, а вместе с ней и личный бренд коллекционеров. Раньше на табличках картин, которые были предоставлены музею в аренду, можно было прочитать «Частная коллекция». Сейчас фамилии владельцев указывают как можно крупнее.

Деньги: сумма пожертвований — от $100 000.

Шанс попасть: очень невелик. В музеях размещаются работы, которые создали новое направление в искусстве. Сумма пожертвований — это лишь входной билет, его «продают» далеко не всем. Репутация коллекционера и мецената всегда стоит на первом плане — это главная валюта в мире искусства.

Каковы же музейные реалии? Если говорить о постсоветских странах — нищета, особенно в провинции. В Европе и Америке ситуация несколько лучше, но в любом случае они сталкиваются с дефицитом бюджета. Он покрывается за счет государственных дотаций, доходов от продажи билетов и сопутствующих услуг, спонсорских вливаний и — только в Америке — за счет продажи музейного фонда.

Музеи вынуждены постоянно ходить на полусогнутых ногах и с протянутой рукой, следовать «маркетинговой» политике главных меценатов. А последние пользуются этим на тысячу процентов. Они не только диктуют выставочную политику, но и превращают высококвалифицированных музейных кураторов в своих личных арт-консультантов. На крупных ярмарках уже не редкость — встретить известного коллекционера-мецената в окружении музейных экспертов, которые помогают выбирать произведения искусства в надежде, что в один прекрасный день эти работы станут частью коллекции того или иного музея.