Как вас зовут? — ещё один стандартный вопрос Бослора, сражённого наповал голубоглазой загадкой.

— Мирель, — ответила та, едва слышно, будто боялась нарушить нежность ночной тишины. — А вы — командор Бослор, — вдруг оживилась гостья и вновь заглянула ему в глаза. — О вас мне, конечно, почти ничего не известно, но я читала о вашей экспедиции! Тысячу раз! И мечтать не могла, что встречу человека с «Белого лебедя»!

— Хм… — непривычно смутился командор. — Спасибо… — зачем-то прибавил он.

— Потерянное звено… — заворожено шепчет Мирель слова древнего, ныне мёртвого языка, который выучила ещё в детстве. — Вот вы какие… — Не отдавая себе отчёта, будто слепая на голос, девушка тянется к командору, но вовремя одёргивается, и рука застывает на полпути.

Мирель смотрит непонимающе, словно движение получилось не по своей воле. Потом оцепенение рассыпалось, Мирель озорно хихикнула и спрятала руку за спиной.

— Потерянное звено… — озадаченно повторил командор, нахмурился: — Почему — потерянное?

Мирель задумалась. Между ними легла тень непонимания. Разность во времени: как человеку из дремучего прошлого объяснить изменения, которые он пропустил? Рассказать об устройстве современного, необратимо непостижимого для него мира?

Но Мирель сама из тех, кому по рождению не дано познать глубину окружающей многогранности. Она и сама не от мира сего, и от этого ей чуть проще.

— Потому что… — говорит девушка, но не знает, откуда начать. — Потому что… — Взгляд блуждает где-то понизу, выискивая то главное, что расставит всё по местам. — Лет через двести после старта «Лебедей», на Земле был открыт способ путешествий сквозь червоточины искривления четырёхмерного пространства-времени.

— Червоточины? — упавшим тоном переспросил командор, и в голове уже зародилось объяснение создавшемуся положению.

— Когда ваш ковчег уходил с Земли, червоточины были лишь гипотетическим допущением, но прошло время, и люди научились скакать сквозь толщи пространства за считанные дни.

— И они расселились по звёздам? — поразился простотой решения командор. — Сколько же сейчас обитаемых миров?

— Сорок три! — ответила Мирель, грустно и радостно одновременно. — Но червоточины находятся лишь в планетных системах, у звёзд, — таковы особенности гравитационного искривления пространства-времени. Достать вас, когда вы находились в глубоком космосе, вдали от звёзд, — технически не возможно! Поэтому-то мы и считаем вас потерянными. Как вызволить вас из пустоты межзвёздия, когда до вас — сотни световых лет? Как достучаться и хотя бы сообщить об изменениях, если радио не пробивает такие расстояния? Вы бы не перенесли подобного известия… — Восторг Мирель сменился эмоциональным упадком.

Но это было лишь предчувствием того разочарования, что постигло командора.

Бослор поник. Вот так вот, дело всей жизни в мгновение рухнуло. Чаяния поколений «Белого лебедя» в одночасье разбиты. Они летели сюда столетьями, но вдруг опоздали. Опоздали навсегда, на всю жизнь, которая теперь стала бессмысленной.

Так бывает: готовишься к чему-то важному, считаешь это своим предназначением, живёшь ради этого, а жить забываешь. Придаёшь личному, своему счастью ничтожное значение, но потом вдруг оказывается, что всё это было напрасно.

— Это ведь ранний ван Гог… — услышал командор.

Подняв взгляд, он видит Мирель за изучением одной из картин. Полотно мрачное, пасмурное: маленькое судёнышко пытается пристать к неприветливому берегу.

— Да, кажется… — пробормотал командор Бослор.

Интерес Мирель наигран и вял, заметно, что девушка пытается перевести разговор со смертельно болезненной темы, за инициирование которой себя корит. Запечатлённый на картине сюжет холоден и соответствует воцарившейся в хранилище искусств атмосфере.

— Да, кажется, это ван Гог… — в рассеянных чувствах произносит командор. — Кажется, картина называется «Вид на море»… не помню… — Командор ощущает неожиданно охватившую его ужасную головную боль.

— Всегда мечтала увидеть оригинал творения ван Гога, но на Сампойе нет ни одной его картины, — с деланной учтивостью говорит Мирель, а сама только и следит за реакцией Бослора. — Это ведь оригинал?

— Да, конечно, — кивнул командор. — Вы знаете… — через силу проговаривает он, но Мирель понимает с полуслова.

— Мне пора, — с жалостью глядя на Бослора, засобиралась девушка.

Она торопливо шагает в направлении выхода, но в последний момент Бослор спохватывается:

— Мы сможем увидеться в другой день?

Мирель остановилась. Обернулась и встретила в глазах командора искреннее ожидание.

— Да, — с радостью и готовностью ответила Мирель.

— 8 —

Очередной дубль под вопросом.

Режиссёр Дэнповер бессильно развёл руками, в отчаянии опустил голову и дал отмашку на перерыв. Многочисленный обслуживающий персонал разбредается по углам, ассистенты шумной, праздной толпой двинулись в закусочную.

Режиссёр дождался, когда они останутся на ярко освещённом и оттого неуютном пятачке вдвоём, после чего встал с табуретки.

Грозно, с упрёком оглядел командора Бослора, позволил себе снисходительную улыбочку. Подошёл и плюхнулся на диван рядом с ним.

— Не понимаю, что опять не так? — устало спросил режиссёр Дэнповер. — Что за отсебятину вы опять гоните? Вы представляете себе, сколько ресурсов мы выжигаем зазря?

— Послушайте, это — чёрт знает что! — в ответ возмущается командор. — Это действо не имеет с документальным фильмом ничего общего!

— Правильно! Совершенно верно! — терпеливо и пламенно объясняет Дэнповер. — Фильм, который мы снимаем, относится к художественно-документальному жанру! — по слогам декламирует слегка заносчивый, а в глазах Бослора — циничный, режиссёр. — Это не до конца правда! Не совсем документальное кино! Мы на такое и не претендуем. Нам нужен элемент остроты. Захватывающий сюжет нам нужен! А этого можно добиться лишь допущением вымысла, ибо ваша история… хм… — Подыскивая выражение поделикатнее, Дэнповер задрал взгляд кверху. — Не очень… насыщенная, если позволите такое слово.

— Послушайте, вы!.. — откровенно огрызается командор, лицо наполняется ненавистью. — Наша жизнь — это наша жизнь! Какой бы она ни была! Вы… Вы!.. — Бослор замолкает, одёргивая себя из последних сил: ещё немного — и сорвётся на неприкрытую грубость.

Раздражённый принципиальностью и анахроничностью командора режиссёр вскакивает и отходит в сторону, за студийный прожектор. На перерыв оставили светить вполсилы, но и это кажется Дэнповеру избыточным. Трясущимися в нервозности пальцами щёлкает по переключателям, не сразу, но находит, как полностью обесточить.

Съёмочную площадку накрывает полутьма.

— Поймите! — в приступе стеснённого сроками и прочими обязательствами творца убеждает режиссёр. — Ведь это всего лишь подход…

— И вы меня поймите! — идя навстречу положению, Бослор сбрасывает обороты. — Я не