Когда около полудня Ио, навестив Исидору Магнуссен, вернулась домой, Ава ждала ее у двери. Она уже открыла рот, но Ио жестом попросила ее помолчать.

– Дай мне сначала помыться, – сказала она.

Темные кудри Ио спадали почти до пояса, а значит, их расчесывание было особой пыткой. Когда она вышла из душа, Ава подняла расческу, словно оливковую ветвь. Ио положила голову Аве на колени и теперь каждый раз вздрагивала, когда сестра проводила гребнем по ее волосам, распутывая их от корней до кончиков. Джетта Джамиль пела о том, каким могло быть на вкус солнце, если бы она не боялась обжечь язык. Песня была медленной, и веки Ио потихоньку смыкались.

– Ты даже не спросишь? – вдруг сказала Ава.

Ио тут же распахнула глаза. Речь шла не о духе и не о визите в «Фортуну», а о нем.

– Расскажи.

– Я сто раз пыталась тебе рассказать, но ты и слышать ничего не хотела.

Ио хмыкнула: это была всего лишь отговорка, и они обе это прекрасно понимали.

– Таис показала мне его, когда он только приехал в Аланте, но познакомились мы около года назад, когда Бьянка наняла меня. Он сумази. Какое-то время работал на стройке, а потом Бьянка его переманила. Он старается особо не светиться. Я редко вижу его в клубе, но говорят, что он выполняет особую работу: шпионит, держит в поле зрения конкурентов, отслеживает стычки на территории других банд. Мне кажется, что он вроде заместителя Бьянки. Если честно, последние пару лет ты так мало говорила о нити судьбы, что я решила, будто ты обрезала ее. – Расческа замерла в ее руке. – Ио, теперь ты меня ненавидишь? Ты ведь настаивала, что не хочешь ничего знать… но мне все равно стоило сказать тебе это раньше. Ты сердишься?

Конечно, она не сердилась. Каким неразумным чудовищем надо быть, чтобы разозлиться на родную сестру за то, что она поступила именно так, как ее попросили? И все же замалчивание было своего рода обманом, который тоже причинял боль.

– Мне хотелось подготовиться, – ответила Ио. – Вы с ним друзья?

– О боги, вот еще. Я бы не стала общаться с парнем, с которым ты связана нитью судьбы, за твоей спиной, Ио. Я не злодейка. Но он очень милый. Если бы ты захотела, вы могли бы подружиться.

– Ты только что сказала, что он делает грязную работу для королевы мафии. Как он может быть милым?

– Я не знаю, как объяснить. Ты же сама понимаешь, каково это – жить в Илах: кругом столько опасностей. Люди прибегают к насилию, даже не раздумывая. Особенно люди Бьянки. Но Эдей избегает насилия, если это возможно.

Ио предположила, что скоро узнает об этом и сама.

– Ио… – Ава колебалась. – Эта женщина – дух. Ты сказала, что ее нить лопнула, когда ты ее перерезала – значит, она каким-то образом связывала ее с жизнью. А вдруг она была оборвана не полностью? Что, если на самом деле она износилась, как в той истории с бакланом и странными тройняшками?

С губ Ио сорвался долгий выдох. Когда ей было шесть, а Аве двенадцать, в квартиру по соседству переехала семья с тройняшками. Тем летом они объединились в группку из пяти бродяг: часами напролет играли в саду на крыше, где готовили цветочные «зелья» и учились ходить на руках. Но однажды тройняшки не пришли. И на следующий день, и еще через день тоже. На четвертый день Ио и Ава нашли их на крыше через дорогу: они окружили баклана со сломанными крыльями. Ава устроила истерику, кричала и колотила тройняшек, чтобы те оставили птицу в покое. Некоторое время, в детстве, она была одной из тех редких мойр, что способны видеть нити животных. Позже, той же ночью, рыдая в объятиях мамы, Ава призналась, что жизненная нить баклана истерлась, но тройняшки не давали ему умереть, оттягивая смерть на несколько дней. На той же неделе мама собрала соседей – и семью тройняшек выселили.

Это был первый и единственный опыт знакомства Ио с керами – потомками богинь насильственной смерти. Тройняшки не были зарегистрированы, как это часто бывает с рожденными керами, поскольку тогда путь в города-государства им был бы закрыт. Это было несправедливо, но по коже у Ио пробегали мурашки всякий раз, когда она вспоминала эту историю и представляла, что увидела Ава.

– Может быть, – ответила она. – Но это не объясняет того, что старуха говорила о возмездии. Это было жутко, Ава.

– Не спорю, – сказала Ава с содроганием. Ио прислушивалась, как расческа раз за разом пробегает по ее волосам – снаружи и внутри черепа раздавалось странное, будто иноземное эхо. – Может быть, она какая-то необычная резчица?

Силы рожденных мойрами происходили от древних мойр, богинь судьбы: одна из них ткала, вторая отмеряла, третья перерезала нити жизни. Легенда гласит, что все боги умерли задолго до Краха старого мира и среди них были и мойры. Но магические способности передавались их потомкам: всякий раз, когда в роду появлялось трое детей, те наследовали их силы. Сестры или братья – не имело значения. Неизменным оставалось лишь число: всегда три. То же самое относилось почти ко всем инорожденным: количество братьев и сестер зависело от того, какие боги были их предками. Их силы сохранялись на протяжении веков, что нашло отражение в народных песнях, исторических книгах и искусстве. Именно поэтому люди больше не забивали камнями тех, кого считали «иными»: их способности работали по определенным законам и имели строгие ограничения. Оборванная нить жизни означала смерть. Неужели теперь привычные правила меняются?

– Можно спросить у Девяти, – предложила Ио.

Девять сестер, потомки муз, устраивали приемы в огромном особняке в самом сердце Района Творцов. Выдающиеся познания в искусстве, науке и истории сделали их неофициальными авторитетами во всем, что касалось инорожденных, но их услуги были не бесплатными.

– Нет, – сказала Ава. Это прозвучало не как совет, а как приказ. – Они коварные существа, которые служат только своим целям.

Ио не возражала. За два года работы частным сыщиком и случайных халтурок с Таис Ио ни разу не осмелилась обратиться к Девяти – даже в самых крайних случаях.

Когда молчание затянулось, Ава наконец произнесла:

– Мне всегда было непонятно, как можно так легко пожертвовать одной из своих нитей, чтобы перерезать чужую.

Легко? В прошлом Ио задавала себе этот вопрос, кажется, тысячу раз, но так и не смогла прийти к какому-то выводу. С одной стороны, это действительно было легко, потому что в этом заключалась ее вторая натура, почти первобытная: она протягивала руку и просто выбирала пальцами одну из нитей, инстинктивно избегая самых ценных. С другой стороны, это было трудно, потому что вместе с нитью жертвы она все же теряла свою собственную. То, что Ио думала о них как о жертвах, тоже не особо помогало решить этот вопрос.

– Это не приносит мне удовольствия, – прошептала она. – Пришлось выбирать между духом и Бьянкой.

Сестра помолчала, а потом тихо сказала:

– Я рада, что ты выбрала Бьянку. Какой нитью ты обрезала нить старухи? Мне сложно сказать. У тебя их так много.

В среднем у человека было по пятнадцать нитей: чаще всего они вели к небезразличным им людям, к любимым местам, к вещам, имевшим какое-то значение. Например, у Розы – лучшей подруги Ио и единственного человека, который терпеливо позволял ей пересчитывать свои нити, – их было семнадцать: нить жизни, одиннадцать нитей, ведущих к родным и друзьям, три – к местам, которые были для нее важны, одна – к ее печатной машинке, и одна – к любимой паре сапог.

У Ио нитей было тридцать семь – теперь, после того как она пожертвовала одной, чтобы покончить с духом, тридцать шесть. Они появлялись у нее сами по себе. Таис однажды назвала Ио барахольщицей. Если она хоть на минуту проникалась к чему-то любовью – например, к рыбной лапше на рынке или к улыбнувшейся ей учительнице, – она цеплялась за эту любовь чуть ли не зубами. Большинство нитей со временем изнашивались, но только не нити Ио. Ее любовь была будто вечной.

«Ио, эта нить ведет к лягушке, – однажды отчитала ее Таис. – Как можно любить лягушку?»

«Она очень приятного зеленого цвета», – оправдывалась шестилетняя Ио.

Таис рассмеялась и чмокнула младшую сестру в макушку.

Для других мойр Ио была полным беспорядком на Полотне. Ее нити тянулись во все стороны, каждая прочная и яркая. Неудивительно, что Ава не могла определить, какой из них Ио перерезала нить духа. Она перевернулась и стала изучать свои нити.

Прошли долгие минуты, прежде чем Ио наконец сказала:

– Эклеры месье Пуара.

– Ах, какая трагедия!

Так оно и было.