— Матерь Божья, ваша честь, вам чего, документы мои нужны?

— Документы-шмокументы! Да я жиденка за милю чую! — бесновался на козлах О'Хара.

— О'Хара, — укорил его девятый граф, — довольно этой папистской нетерпимости.

— Вы ведь католик? — спросил Воскресший Христос.

— Да я уже святой католик! — рявкнул О'Хара. — Врать мне, что ли?

— Я есмь альфа и омега, — сказал Воскресший Христос. — Так что попридержи язык.

В прихожей за спиной лорда Малквиста появился Джаспер Джонс. Расправив плечи, он шел к двери, обманчиво расслабленно покачивая правой рукой на уровне рукоятки кольта.

— Ну ладно, Убоище, — крикнул он, — я выхожу! Мун спокойно стоял и сдерживался, закрыв глаза.

Он повернулся, чтобы войти в дом. Лорд Малквист пропустил его и сказал Джасперу Джонсу:

— Увы, раздался крик, злодей сбежал!

— Трус, — сказал Джаспер Джонс и двинулся вслед за Муном.

Лорд Малквист задержался лишь для того, чтобы сурово обратиться к миру с верхней ступеньки:

— Нет более пустых споров, чем те, которые ведут два тягающихся в своем легковерии апостола дискредитированной веры. Единственный смысл религии — прибежище, а реальна она лишь тогда, когда стремится к искусству; впрочем, это верно и для всего остального. Добрый день.

На повороте лестницы появилась Джейн в платье павлиньей расцветки, отделанном золотом вокруг шеи и сбоку до разреза, начинающегося от верха чулка. С криком «Дорогие мои!» она выбросила вперед обнаженные руки и на несколько кадров приостановила фильм своего спуска, чтобы его прочувствовать. Три ее неоплаченных и почтительных партнера по танцам ждали у подножия лестницы, когда можно будет эффектно закрутить ее по сцене. Мун выставил правые ногу и руку, чтобы довершить картинку. Раскатом, словно дельфины, зазвучали скрипки, Джейн с улыбкой спустилась по лестнице, протянула Муну левую руку, и, когда их пальцы соприкоснулись, он злобно подумал: «И тут я проснулся».

— Ну и ну, — надула она губы, — мальчики, мне так за вас стыдно: эта пальба — такая глупость. Конечно, с вашей стороны очень мило доказывать свою смелость и рррвущуюся наружу мужественность и все такое, но зачем же быть такими современными? Ах, куда — я вас спрашиваю, ваше преосвященство, — куда же подевалась Романтика! — И смела всех в сторону кумулятивным эффектом своей улыбки, груди и бедра.

— Быть может, я и преосвященство, — сказал девятый граф, — но я расстроюсь, если вы принимаете меня за священника со связями. Молю вас, не стесняйтесь воздерживаться от всех титулов, особенно тех, что мешают мне потакать своим слабостям, и окажите мне честь, миледи, называя меня именем, данным мне при крещении, которое есть Фэлкон — граф Малквист.

— Фэлкон, граф Малквист!

— Фэлкона вполне хватит.

— Дорогой Фэлкон, скажите мне, кого вы пристрелили?

Она увлекла его в гостиную и захлопнула дверь перед лицом Джаспера. Джаспер исправил эту оплошность, открыл дверь и объявил:

— Джейн, теперь ты в безопасности — Убоище убрался отсюда к чертовой матери, наложив от страха в штаны.

— Уйди, Джаспер, уйди и пристрели его. Вы двое вечно болтаетесь тут, щерясь друг на друга, но ничего не делаете, — выплыл из гостиной голос Джейн.

Джаспер закрыл дверь и удалился, кивнув Муну, усевшемуся внизу лестницы. Он вышел в открытую дверь и с удивлением обнаружил за ней маленького смуглого бородача в белом одеянии.

— Простите, ваша честь, сэр, у вас, часом, не сыщется?…

— Плевать мне, чем ты торгуешь, — сказал Джаспер Джонс. — Проваливай. — Его глаза были тверды, как тарелки.

— Спасением! — крикнул Воскресший Христос. — Я торгую Спасением!

Джаспер вышел, а Воскресший Христос вошел. Дружески помедлив, он уселся рядом с Муном. Никто из них не проронил ни слова, но Мун чуть подвинулся. В проеме двери мелькнула пошатывающаяся лошадь Джаспера, сам же он вприпрыжку семенил рядом, поставив одну ногу в стремя. Пошатываясь и подпрыгивая, они исчезли из виду.

Мун улыбнулся Воскресшему Христу. Воскресший Христос покачал головой вверх-вниз, ухмыляясь в бороду. Они сидели на нижней ступеньке.

— Ты всегда был Воскресшим Христом? — спросил Мун. — Или… стал им?

— Понимаете, сэр, наверно, я был им еще до того, как сам это понял.

— А что заставило тебя думать, будто ты — это он? Как это началось?

— Понимаете, сэр, я всегда хотел им быть, всегда чувствовал, что могу им быть. Конечно, это было до того, как я узнал о физическом сходстве, понимаете.

— О физическом сходстве?

— О да. Его картинки в книжках — сплошная надуваловка. Да вы их сами видели — здоровый крепкий парень с голубыми глазищами и соломенными волосами. Чепуха все это.

— Ну, разные расы видят Спасителя по своему подобию, — сказал Мун. — Иногда — чернокожим.

— Возможно, возможно. Но я вам вот что скажу. Только один человек описал его тогда, понимаете, русский по имени Иосиф, и этот Иосиф написал, на кого он похож: низкорослый смуглый парень ростом пять футов четыре дюйма, с крючковатым носом и сросшимися бровями. Как вам это нравится?

Мун изумленно рассматривал Воскресшего Христа.

— Ну что, вылитый он?

— Чем ты занимаешься? — спросил Мун.

— Словом, понимаете, Словом. Проповедую, говорю с людьми. Завтра вот читаю проповедь в соборе Святого Павла.

— По приглашению?

— Конечно, меня позвали.

— О чем проповедь?

Воскресший Христос собрал глаза в кучку.

— Ну, понимаете… о том, что этот мир лишь тень жизни и всякое такое, то есть мир и все в нем переоценивают, понимаете, из-за того, что это лишь промежуточный этап на пути к Вечной Жизни, понимаете?

— Весьма успокаивает, — сказал Мун. — Если можешь на это так смотреть.

Он попытался посмотреть на это так, но тут же ощутил, что в его сознание боком вторгается какое-то старое наваждение. Чтобы защититься, он резко сменил ход мысли.

— Если ты — Воскресший Христос, — сказал он, — чему у меня нет причин верить и причин сомневаться, значит ли это, что ты — кто-то другой, кого наделили теми же полномочиями, или же тот самый человек, который вернулся? Есть у тебя, к примеру, стигматы?

Мун взял правую руку Воскресшего Христа и осмотрел ладонь. Ничего. Он надавил большим пальцем в центр ладони. Воскресший Христос ойкнул и выдернул руку.

— Конечно, ты можешь быть просто одним из воров, — сказал Мун. — Или еще каким-нибудь вором, неизвестным. Распинали, знаешь ли, тысячами. Об этом не распространяются, позволяя думать, будто распятие изобрели специально по такому случаю. И опять-таки, это может быть фиброз.