Нет, ни в коем случае. Аид логичен и рационален, строг, последователен и педантичен. Согласись — для божества каждое из этих качеств — великая добродетель. Но найти с ним общий язык будет очень сложно. Если не сказать — почти невозможно.

— Почему?

— Ты относишься к типажу людей, который тот принципиально недолюбливает.

— Это какому же?

— К живому. И любые твои подношения будут отвергнуты.

Тут Лёха, все это время молча висевший у меня на поясе, деликатно кашлянул.

— Если позволите, я бы мог добавить в эту кучу свои пять копеек…

Нергал, казалось, не сразу понял, откуда исходит голос, и кто это еще подключился к разговору.

— Это Лёха, мой приятель-некромант, — поспешил я представить череп. — Если ты не против, пусть поделится соображениями?

Нергал озадаченно приподнял бровь и, пыхнув сигарой, проговорил:

— Соображения пустой черепушки? Какая ирония. Думаешь, мы настолько в отчаяньи?

— Да пусть говорит…

Нергал вздохнул и небрежным царственным жестом дал слово Лёхе.

И тот, окрыленный разрешением, тут же затараторил:

— У Аида есть уязвимое место. Это его супруга, Персефона. Как известно, она большая поклонница разного рода искусств, в особенности — музыки и поэзии…

— Вот только музицировать я умею исключительно на чьих-нибудь нервах, — заметил я. — Так что это мне не поможет.

— А ты не видишь никакого сходства? Неуживчивый и могучий бог, юная красавица-богиня, шантаж тещи, вмешательство других богов и требование расстаться — все это тебе ничего не напоминает? Серьезно?

Мы с Нергалом переглянулись.

— Господа, история Сета и Фортуны сама по себе — поэзия, безо всяких рифм и музицирования! Это же видоизмененная вариация случившегося с Аидом и Персефоной! А влюбленные обладают определенного рода сентиментальностью по отношению к тем, чья судьба напоминает их собственную. Кроме того, Даня уже имеет на той стороне одного сочувствующего.

— Это кого же? — поинтересовался Нергал.

— Харона, которому Даня устроил маленький отпуск с помощью своего несравненного бухалова.

Вот тут Нергал удивился по-настоящему.

— Ты. Споил. Харона?.. — спросил он меня.

— Да, — вынужденно признал я. — Так что на самом деле к Аиду мне лучше не соваться. Подозреваю, с какой бы поэзией я к нему не пришел, за прогул одного из своих ключевых сотрудников он меня в бараний рог согнет!

— Ты не прав, — сказал Нергал с хитрой улыбкой. — Харон — дитя царства мертвых, на него не действует никакое местное вино или пиво. И если ты смог его споить… Да это прекрасно! Значит, ты сможешь не краснея налить и его господину, если тот пожелает. Решено! Ты должен идти к Аиду.

— А как же тот факт, что я вообще-то живой?

— Ну, это-то как раз дело поправимое, — на полном серьезе ответил Нергал. И вдруг, как мне показалось, подмигнул черепу.

— Э-эээ, погодите, я на такое не подписывался! — возмутился я.

— Да ладно, чего ты так испугался?.. — проворчал Лёха.

— В самом деле, — усмехнулся уголком рта Нергал. — У нас же есть твой друг-некромант. Он потом тебя и поднимет.

— И я, как Харон, всю оставшуюся жизнь буду костями греметь?

— Скорее, всю оставшуюся смерть, — поправил меня Нергал. второй уголок его рта тоже хитро поддернулся. — Зато тебе больше некого будет бояться — на мертвых права Зевса не распространяются. Очень выгодная позиция получается.

— Да ну вас, я не собираюсь умирать! — выкрикнул я, уже забывая обо всякой субординации.

Нергал расхохотался. Лёха захихикал вместе с ним — мелко так, подленько и ехидно.

— Ладно, это шутка была, — сказал Нергал. — На самом деле тебе не придется умирать по-настоящему. Просто примешь настойку звездчатого длинностебельника и часа на четыре пропадешь из мира живых. Твое тело останется в целости и сохранности, просто все процессы в нем замедлятся, сердечный ритм станет едва различимым, а для поддержания дыхания тебе понадобится мех в виде пары моих кошек. Но зато не придется накладывать никаких заградительных заклинаний и прочей мишуры, чтобы скрыть разномастность твоей энергии. Ведь у мертвых нет магии, есть только душа.

— Это что же получается… я типа в кому впаду? — проговорил я. — Вы это серьезно?!

— Абсолютно, — весело отозвался Нергал. — Правда, сначала придется совершить над тобой соответствующий погребальный обряд, чтобы ты не попал нечаянно в какой-нибудь другой загробный мир. Но ты же не суеверный, я надеюсь?

Меня прошиб пот.

— Да вы извращенцы. Я на такое не подпишусь! И вообще, как ты себе это представляешь? Привет, Аид. Давай я тебе расскажу жалостливую историю, потому что спекулировать болью моего друга, которого, вероятно, сейчас казнят или пытают — это лучшее, что я смог придумать. А ты мне за это обеспечишь защиту от брата! Просто блеск!

Нергал стал серьезным, почти хмурым.

— А ты не спекулируй. Просто расскажи, как есть — без некоторых избыточных нюансов про свои особенности и про планы Сета по возвращению Фортуны. И на полном серьезе попроси защиты. Ты был другом Януса, мятежника и по воле богов женатого вдовца. А теперь его схватили и ты опасаешься преследования и просишь покровительства.

— Да ну нахрен! Давайте как-нибудь по-другому?

— А если по-другому, то горячая встреча с медными трубами и красным ковром может состояться прямо в этом лесу, стоит тебе только покинуть мое святилище. И мне придется вылезти из своей норы и прикрыть тебя, иначе мои грандиозные планы окажутся в могиле, как и ты сам.

Я тихо выругался.

— Думаешь, они захотят убить меня?..

— Я бы на их месте не только мутного тебя, а вообще всех вас умертвил, — непринужденно отозвался Нергал.

Я фыркнул.

— Вот спасибо!

— Говорю, как есть. Потому, когда уничтожаешь по-настоящему опасного врага, после него не должно остаться ничего, кроме трупов и выжженной земли. Но Зевс у нас пытается играть не в бога, а в политика, и не решится на такой шаг. Поэтому его цель — только ты.

И на одном тебе он отыграется за десятерых. Причем, ты-то у нас не бессмертный. У тебя ни печень, ни голова обратно не отрастут. Так что решай скорей, что тебе ближе — побережье и жертвенный камень Посейдона, или же царство Аида. Доставку организую профессионально, — усмехнулся Нергал и жестоко раздавил сигару в пепельнице.

— Не сомневаюсь, — пробормотал я. — А что