своих воспоминаний. И тогда она заберет их себе.

— Река разумна? — удивился я.

— Стикс — не совсем река, — пояснил мне Харон. — Вернее, не только. Ты не знал? Лентой черной воды ее сделал Зевс. А до того Стикс была богиней, молчаливой дочерью титана Океана.

— За какой же проступок Зевс превратил ее в воду? — удивился я.

— Не за проступок, а за свою верную службу, — с грустным вздохом ответил мой спутник, почти нежно касаясь веслом толщи воды. — Она была одной из тех, кто поддержал великого громовержца в его битве за престол. И в качестве благодарности за услугу она попросила у Зевса право дарить утешение и покой всем, кто страдает. Добрая была душа! Вот он и подарил ей такое право, превратив в реку забвения.

Я только развел руками.

— Вот это божественная благодарность!

— Увы, — хмуро отозвался Харон.

— А ты… знал ее? — осторожно поинтересовался я. — До того, как Стикс стала рекой?

— Я был ее верным слугой всю свою жизнь, — отозвался лодочник. — И остаюсь таковым до сих пор. И пускай испарения мертвой воды разъели мне плоть и теперь медленно пожирают мне кости, я не уйду со своего поста.

Я изумленно посмотрел на Харона.

Никогда в жизни я не задумывался, что удерживает его на этой мрачной службе без отдыха и выходных.

— А… Есть хоть какая-то надежда вернуть ее прежний облик? — спросил я.

— Едва ли.

— Но тогда… какой в этой верности смысл? Думаешь, она бы хотела, чтобы ты живьем истлел в этой лодке?..

— Смысл есть вот здесь, — Харон постучал костлявым пальцем по голове, укрытой капюшоном. — Кем или чем бы она не была, я не оставлю ее — по крайней мере, до тех пор, пока жив. И не позволю никакому чужаку вонзать в ее воды весла абы как, безо всякой жалости и должного почтения.

— Ясно, — проговорил я, усилием воли заставляя себя не смотреть на магнетизирующую гладь черной воды. — Слушай, ты это… Извини, если что. За ту попойку. Не знаю, кто тебя на нее притащил, но почему-то чувствую и свою вину за случившееся. Тебе от Аида сильно потом прилетело?..

— Прилетело? — удивленно переспросил Харон. — Вообще-то это он меня туда и отправил. Так сказать, на разведку. Мол, что за пойло там боги живых так распробовали, что Дионис в его честь стихи написал?

Я рассмеялся.

— Стихи в честь пойла?

Харон принял позу декламатора и зловещим голосом с истинно готическими интонациями принялся читать:

— Прекрасная жидкость цвета соплей!..

Я сморщился.

— Чего?..

Харон вздохнул.

— Ты перебивать, или слушать будешь?

— Прости, я больше не буду! — испугался я, что теперь из-за неосторожного слова так и останусь в неведении касательно содержания гимна Дионису моему искусству.

— Если чего не нравится — претензии к автору, — обиженно добавил Харон. — А я что? Я только читаю.

— Я понял. Извини, давай дальше.

Лодочник кашлянул, принял торжественную позу — и начал с начала:

— Прекрасная жидкость цвета соплей!

Скорее мне в чашу, дружище, налей!

Надежней кинжала и слаще вина

Для пьянства богов появилась она!..

Я тихо заржал. Вот это поэзия…

А Харон между тем продолжал:

— …Я пьян до блевотства и ссанья в штаны,

Вино и пивас больше мне не нужны!

Теперь мне все бабы прекрасней богини!

И рожа отныне без разницы!

Зажму кого хочешь в лесу и в пустыне —

И в задницу, в задницу, в задницу!..

Я закрыл лицо руками, чтобы не захохотать в голос. Вот это Дионис зажег!

— Теперь собутыльник мне брат и противник,

Он выжрет — а мне не достанется!

Пойду-ка я завтра бухать на могильник —

Покойник к бухлу не потянется!

Создателя я разберу на запчасти

Лишь бы узнать из чего это счастье!

Харон умолк. Длинным веслом ласково погладил речную волну, прибавляя лодке скорости.

— Да-ааа, — протянул я, вытирая выступившие слезы. — Вот это гимн.

— Персефона заявила, что это идеальный образец антипоэзии. Аид кивнул, и тут же отправил меня наверх. Сказал, покойники обратно не оживут, если подождут немного. Отдохни от черных вод. Погляди на зеленую. Вот я и поглядел.

— И как? — полюбопытствовал я.

— Плохо помню, — хмыкнул Харон. — Не только, как жидкость выглядела, а вообще. Сутки не думал. Не помнил. Потом сутки болел. Отдохнул, в общем.

— Это сейчас ирония была?

— Почему ирония? Чистая правда. Гляди — во-оон дворец Аида виднеется.

Я повернулся в ту сторону, куда указывал костяными пальцами Харон, и увидел приближающийся черный силуэт большого и приземистого здания с впечатляющей колоннадой и огромным куполом.

Я вздохнул.

Надо было собраться и сосредоточиться. От этой дипломатической миссии зависело очень многое. В том числе, не придется ли мне возвращаться на морской берег к Посейдону.

От недавних воспоминаний у меня мурашки пошли по коже.

Вскоре лодка мягко ткнулась боком в песок пологого берега.

— Дальше — сам, — сказал мне Харон. — Тропу видишь? Она приведет тебя к главному входу во дворец. Если встретишь Цербера, не вздумай ему целиковую лепешку наземь бросать, как некоторые с перепугу делают. Разломи надвое и накорми животное с рук, обе головы одновременно. Тогда он больше не будет на тебя скалиться. Понял?

— Спасибо, я запомню.

Кивнув на прощанье лодочнику, я выбрался на берег и отправился по тропинке к жилищу Аида.

И на подступах замку я заметил трех человек, укутанных сумерками. Они сидели на пригорке, и в руках у одного из них было что-то напоминающее…

Тут зазвенели струны, и я встал, как вкопанный.

Это действительно была гитара! Самая настоящая, обыкновенная гитара в руках отличного исполнителя!

Я на автомате потянулся в карман за папиросами — и обнаружил, что они по-прежнему там. Все-таки не зря наши далекие предки складывали в могилы покойников кучу всякой всячины.

Я закурил.

Видимо, огонек моей спички привлек внимание троицы, и музыка прекратилась. Зато один из силуэтов энергично замахал мне рукой.

— Эй, ты видишь нас? — крикнул он мне.

— Вижу! — отозвался я, тоже приветственно поднимая руку.

И, свернув с тропы, подошел к музыкантам.

И чем ближе я к ним походил, тем шире раскрывались мои глаза.

Потому что из троих мужчин только один был в греческой