он не видел столько чудес! Запах невиданных цветов кружил голову, а в синей вышине пели птицы, имен которых он не знал. Еще Тайка показала ему волшебных животных: собаку и корову. Про коров царевич даже читал: в сказках говорилось, что они дают молоко. Однажды в детстве отец принес ему попробовать этот загадочный напиток с Той Стороны, и Радосвет до сих пор помнил его чарующий вкус.

Позже к ним присоединился Тайкин приятель Федор с гитарой (это оказался такой музыкальный инструмент, наподобие гуслей), и они до самой темноты пели хором. Спустя пару часов царевич так осмелел, что принялся подпевать громче — в удивительном мире смертных музыка тоже была необычной («Это ж классика «Битлз»», — так сказал Федор, и Радосвет сделал вид, что все понял).

А загадочные иномирные яства! Чего стоила одна печеная картошка. Пальчики оближешь… А черный хлеб! А шоколад! Словами не передать, какая вкуснотища.

Однако, если бы пришлось выбирать, Радосвет легко отказался бы от всех этих лакомств ради одного взгляда прекрасной Таисьи — суженой, что была предназначена ему самой судьбой.

Глядя на нее, он забывал о тревогах, о грядущей войне и даже о долге царского сына — в Дивнозёрье он мог быть обычным мальчишкой: петь, смеяться, делать любые глупости и ни о чем не сожалеть. Жаль, что все это не могло длиться вечно…

Федор хоть и был искусным игрецом и скоморохом, но все же мешал. Как говорится, третий лишний. Похоже, музыкант и сам все понял, потому что ушел вскоре после наступления темноты, а Тайка осталась.

Они вместе разглядывали незнакомые чужие звезды на небе, и девица-красавица указывала пальцем на созвездия, называя их по именам, но Радосвету больше нравилось смотреть в ее глаза, потому что те были ярче любых звезд всех миров…

Царевич сжимал в кулаке заветную монету («пятак», так вроде сказала Тайка?) и думал: а что будет, если прямо сейчас обнять нареченную и поцеловать? Обрадуется она или, может, отпрянет, негодуя? Чувства не всегда оказывались взаимны даже у волков. Была ли в ее сердце хотя бы толика той нежности, что расцветала в груди царевича? Порой ему казалось, что да. Но пока не попробуешь — наверняка не узнаешь, так ведь? А потом еще до конца жизни не простишь себе, коли струсишь. Хватит сомнений: он уже не волчонок, а юный волк, достойный сын своего рода. Волки не должны бояться отказов…

Набравшись смелости, Радосвет привлек ее ближе. Сперва коснулся губами прохладного виска — там, где из косы выбивалась тонкая смешная прядка, потом, осмелев, взял за подбородок и развернул лицом к себе.

— Мне кажется, я знал тебя всегда… — шепнул он прежде, чем прижать уста к устам и почувствовать ее ладони на своей спине.

Определенно, этот день стал лучшим в его пока недолгой — всего-то столетней — жизни. Кто бы мог подумать, что одно неудачное заклятие обернется таким безумным, почти невозможным счастьем? Радосвет знал, что спустя долгие годы будет помнить эту ночь — одну на двоих — так же ясно, как будто все случилось вчера.

И ему всей душой хотелось верить, что это только начало пути…

А потом их сморил сон — прямо там, в полях.

* * *

На заре Радосвет проснулся первым. Он немного полюбовался спящей Тайкой, поправил сползший с ее плеча плед, потом натянул рубаху, нащупал в росной траве свои сапоги и, обувшись, зашагал к лесу.

Всего пару часов назад он был до одури счастлив, но теперь с глаз будто спала пелена и в его голове, словно злые пчелы, роились тревожные мысли. Царевич по-прежнему был готов хоть сейчас идти с любимой под венец. Он знал, что ни отец, ни мать возражать не станут — уж они-то понимали, что такое любить раз и навсегда. Вот только это означало, что ему придется привести невесту в край, где скоро грянет война. Сможет ли она прижиться в самом обычном Дивьем царстве после безмятежного волшебного края? Может, лучше будет ему остаться тут? Тем более, что вязовое дупло он пока не нашел…

Но колдовской лес, похоже, решил посмеяться над чужаком. Стоило только вспомнить про вязовое дупло — как оно и появилось, легкое на помине.

Радосвет сполз спиной по стволу дерева, обхватив голову руками. Может, притвориться, что он ничего не видел? Нет, так поступать нельзя. Он же царевич, наследник, у него тоже есть долг перед страной… Да и разве станет прекрасная Таисья любить труса? Нет, решено — они должны вернуться вместе!

Чудесный пятак в кулаке потеплел, будто бы соглашаясь с его решением. Со всех ног Радосвет бросился обратно: туда, где еще не остыла зола их вечернего костра и где тихим безмятежным сном спала его единственная любовь.

Царевич волновался зря: на предложение руки и сердца Таисья согласилась с радостью — наверное, тоже почувствовала их связь. Но Радосвет так и не смог ей признаться, что по ту сторону вязового дупла их ждет не только супружеское счастье, но и горести долгих военных лет. Просто язык не повернулся сказать всю правду…

* * *

Наверное, за это он и поплатился. Проклятое дупло легко открылось для Радосвета, а вот Таисью не выпустило. Она осталась с Той Стороны одна: обиженная, брошенная… Царевич обернулся, но сильный порыв ветра толкнул его в спину, и он, на свою беду, не успел ухватиться за Тайкину ладонь. Все было напрасно: судьба свела их и, словно смеясь, опять развела в стороны. Уж он и кричал, и звал, а потом по-волчьи выл, разбивая кулаки о кору старого дерева.

Оставалось последнее средство: с трудом вспомнив слова заклятия, Радосвет попытался снова открыть сияющий проход — пусть даже без верных трав, — но тут его схватили за руки. Царевич яростно дернулся, силясь стряхнуть обидчиков, те охнули, но удержали.

— Тише-тише, родной мой, — над ухом раздался встревоженный голос мамы, и лишь тогда царевич поднял воспаленные глаза.