– Что это значит? – спросил я.

Лео насмешливо улыбнулся. Ответа я не дождался. Наш сегодняшний подельник свистнул, дав добро на первый пинок по шине.

Поскольку из нас двоих он был старшим, теоретически ему и следовало приглядывать за обоими. На деле же мы выходили из школы (мы учились в разных классах до тех пор, пока его дважды не оставили на второй год и мы не оказались вместе в восьмом), обедали в столовой для бездомных и потом удирали на велосипедах.

В лесу мы встречались с группкой неудачников, которая под нашим началом превращалась в отряд свирепых воинов, и отправлялись дальше. После наших набегов лужайки перед входом в музей походили на выжженное поле. Несколько раз охранник – не такой лентяй, как другие, – угрожал отобрать мяч и вызвать полицию, мы же показывали ему средний палец, вскакивали на велосипеды и смывались. Лео был капитаном, я – матросом.

Каждый день он таскал меня по своим бесконечным делам: всегда находились деньги, которые можно прикарманить, вопрос, который надо уладить, машина, которая идеально подходила для засады. Мы наматывали километры, поднимаясь в гору и глотая поднятую пыль, патрулировали темные улицы и прикрывали друг друга. Мы без конца воевали с тенями, колючей проволокой и ржавчиной. Самыми страшными словами для нас были «противостолбнячная прививка». Самым главным – оказаться дома до возвращения Эдуардо из банка. Зато моя мама на все закрывала глаза: она питала слабость к Лео, как и ко всем Овнам.

Каждое лето, когда приближалось время отъезда в Коннектикут, мы запирались у него в комнате и включали кондиционер, который по тем временам был большой редкостью. Жара ставила крест на наших вылазках. Мы часами смотрели телевизор, заглатывая картошку фри с арахисовым маслом, и не было такой еды, которую мы бы не запивали стаканом молока. Стоило нам подкопить деньжат, мы тотчас бежали за трамедзини с ветчиной и горчицей и поедали их тайком от Пинуччи, сестренки Лео, на которой я был готов жениться, чтобы мы с ним породнились.

О причудливом обмене веществ Пинуччи ты узнавал, едва переступив порог их дома.

– Моя сестра резиновая – она все время то толстеет, то худеет. Дело в ее метаболизме.

– Слушай, я не могу жениться на такой толстухе.

– Не волнуйся, мама говорит, что со временем все наладится. К тому же у нас в семье у всех кость широкая, а у тебя тонкая, сразу видно. Значит, ваши дети получатся пропорциональными.

Жара испытывала нас на прочность, особенно доставалось нашим кокам. При высоких температурах средства для укладки плавились, лавины голубоватой субстанции стекали по ушам, шее или, того хуже, по лбу, и ты обнаруживал это самым последним, когда все остальные уже начинали тебя подкалывать.

Тем временем я учился жить как настоящий американец, по крайней мере в представлении Лео. Я вызубрил названия пятидесяти одного штата, имена президентов – от Джорджа Вашингтона до Рональда Рейгана – и основные индейские племена. Мы знали наизусть диалоги из фильмов «Назад в будущее», «Лучший стрелок» и «Балбесы». Мы болели за Мэджика Джонсона и «Нью-Йорк Джайентс», нашими героями были народ сиу и Седьмой кавалерийский полк, вожди Красное Облако и Сидящий Бык, шаман Черный Лось, генерал Кастер, Джон Уэйн и персонажи сериала «Различные ходы». Я научился надевать бейсбольную перчатку и уже не раздумывал по двадцать минут, какой стороной ее натягивать, а также освоил лучший способ падения с роликовых коньков, при котором всегда страдала одна и та же часть коленки, только царапины становились всё глубже. Лео протягивал мне перекись водорода и прикрикивал, чтобы я не ныл.

– Ле, тебе обязательно надо ехать?

– Конечно, а то я лишусь гражданства.

– Зачем оно тебе?

– Рано или поздно я перееду в Коннектикут, и тогда будет важно, настоящий я американец или нет.

– Возьмешь меня с собой когда-нибудь?

Меня задевала мысль о том, что я не входил в его планы, что он представлял себе будущее без меня, без нас, без этих дней.

Он был смуглым от природы, его коже хватало нескольких минут на солнце, чтобы просмолиться. Хотя Лео не раз выкручивался на экзаменах благодаря свой улыбке, как у парня на рекламном плакате «Посталмаркета», он никогда этим не кичился. Он не зазнавался. Может, именно поэтому никогда не попадал в школьный рейтинг самых красивых мальчиков. Лео находил в этом повод для гордости. «Если в рейтинг включают таких, как Кристиан Дзаццаро с его покрытыми коркой гнойниками, то лучше держаться подальше», – ворчал он.

В любом случае красоту в наших краях никогда не считали достоинством. Совсем другое дело – близость к преступному миру. Выпендриваясь, мальчишки подражали манерам каморристов: взгляд в упор, звучный голос, властные интонации, – что выглядело комично, и Лео это понимал. У настоящих каморристов был свой особый стиль, ни у кого не подсмотренный, с виду они казались добродушными и неприметными. Это и внушало страх: понимание, что за маской простака скрывается волк, готовый тебя растерзать. Поэтому Лео вел себя иначе. Он мог быть сколь угодно жестоким, но внешне оставался верен образу поэта на войне. «Взгляд убийцы ты всегда узнаешь, – любил повторять он. – Что-то в его глазах говорит тебе: я убил».

По возвращении с каникул он всегда становился объектом всеобщей зависти. Лео и Пинучча приезжали из Коннектикута, навьюченные всякой всячиной: одеждой, игрушками, едой, музыкальными компакт-дисками, надоевшими их американским кузенам. Элвис, Чак Берри, Мадонна. Летом 1988 года Лео вернулся, одержимый Майклом Джексоном, следующим летом место кумира занял Ричи Валенс, мексиканец-полукровка, который умер в семнадцать лет. Каждый раз он предвкушал, как поразит меня новым открытием, а я не мог дождаться первых чисел сентября, когда звонил домофон и я понимал, что он вернулся.

– Вот… Погода стояла ужасная, и на следующий день Ричи должен был играть в Фарго, в Северной Дакоте, где проходил очередной этап «Зимней танцевальной вечеринки»…

Весь 1989 год его кок равнялся на прическу Ричи Валенса с обложки альбома La bamba. С ним он выглядел старше. Типичный четырнадцатилетний подросток, вытирающий свой нож после охоты на автопокрышки и дымящий при этом «Лаки Страйк» – он таскал сигареты из передач, которые мать каждую неделю носила Человеку-пауку в тюрьму.

– Слышал что-нибудь о «Дне, когда умерла музыка»? – как-то спросил он меня.

– Нет.

– Господи, да ты безнадежен. – Он подошел к стереосистеме и убавил звук. – «День, когда умерла музыка» – это 3 февраля 1959 года. Тогда Бадди Холли, Ричи Валенс, Биг Боппер и еще три восходящие звезды рок-н-ролла погибли в авиакатастрофе. Штука в том, что Ричи вообще не должно было там быть. Он заменил Томми Оллсапа.

– Кто такой Томми Оллсап?

Лео покачал головой.

– Музыкант, сыгравший с Ричи в орлянку, – принялся объяснять он, стряхивая пепел в хрустальную пепельницу рядом с креслом его отца. – Хороший гитарист, но по сравнению с этой тройкой – полный ноль. Однако в ту ночь удача была на его стороне. Он проиграл и остался в Айове, поэтому и жив по сей день.