Рана на шее оказалась действительно страшной, и к тому моменту, как я за нее взялся, я уже стал беспокойным и раздражительным. Я не устал физически, но меня раздражали отсутствие знакомой бригады и необходимость просить каждый инструмент. Надоело, что медсестры все достают из шкафа. Надоело объяснять второму хирургу, что я отчаянно нуждаюсь в помощи, хотя он в тот момент явно мечтал быть в другом месте. И меня огорчала неспособность Венди поднять и снизить артериальное давление.

А затем случился действительно неприятный поворот. Оказалось, что нож не только перерезал трахею, но и повредил расположенный рядом пищевод. Содержимое желудка и желудочный сок попали в рану и затекли в дыхательные пути. Удлинив разрез, я увидел масштаб катастрофы. Правая яремная вена тоже была повреждена, но это было не так важно – кровь свернулась под давлением пальцев любезного фельдшера скорой помощи, который, скорее всего, спас женщине жизнь. Я подумал, что мне стоило сообщить ему об этом, однако на том этапе выживание пациентки не было гарантировано. Из-за широко раскрытых полостей процедура напоминала скорее вскрытие, чем деликатную операцию.

К тому моменту я понял, что нужно быть добрее по отношению к окружающим, поскольку это был мрачнейший день для всех, кто не был одержим множественными ножевыми ранениями. Пришел ли в сознание полицейский? Его вывели из операционной, посадили на стул и предложили чашку чая – британское лекарство от всех болезней. Я продолжил заниматься своими делами и перевязал оба конца поврежденной яремной вены. Пациентка в ней больше не нуждалась.

Другие вены должны были взять на себя работу по отведению крови из мозга. Трахея тоже не была проблемой: я наложил на нее простой шов, восстановив ее герметичность. Пищевод – это просто мышечная трубка, но из-за вытекания желудочного сока было важно, чтобы желудок оставался пустым. Для этого у нас есть гибкие пластиковые трубки. Пациентам, перенесшим операции на органах брюшной полости, вводят трубку в нос, что позволяет питаться без глотания. Я надеялся, что если зашить дефект и не давать пациентке есть пару недель, то все заживет. Также я решил оставить кожу и подкожные ткани незашитыми, чтобы предотвратить развитие инфекции. В противном случае возник бы риск образования абсцесса – глубокие зараженные раны обычно заполняются гноем.

Потребовалось еще полчаса, чтобы повторно осмотреть раны и установить дренажные трубки. Теперь, когда Венди взяла под контроль метаболический беспредел в кровотоке, раненое сердце радостно билось. Я спросил медсестру-анестезиста, сколько крови перелили пациентке, и, к моему ужасу, она ответила: «21 единицу». Естественно, значительная часть крови вытекла из ран и в итоге оказалась в отсасываетеле, но общий уровень гемоглобина был приемлемым. Ожидая, что в Уикомской больнице не найдется хирургической проволоки на иглах из нержавеющей стали для сшивания грудины, я заранее связался с операционной Хэрфилдской больницы и попросил привезти мне необходимые материалы. Естественно, их не привезли вовремя, поэтому я сделал перерыв на опорожнение мочевого пузыря. На этот раз – не в ботинок.

Когда я стягивал потные резиновые перчатки и пропитанный кровью хирургический халат, Венди бросила взгляд на темное пятно от пота на моей спине.

– Да вы, оказывается, человек, – сказала она. – Я начала в этом сомневаться. Уже подумала, что вы сделаны изо льда.

Я быстро нашел что ответить:

– Это так, но здесь слишком жарко. Я таю. Вернусь, как только привезут проволоку.

Венди Ву выглядела обеспокоенной.

– Не оставляйте меня слишком надолго, – сказала она. Я не ожидал такой неуверенности от женщины, которая прекрасно справлялась с поддержанием жизни пациентки на протяжении 3 часов.

Два незнакомца объединились, чтобы спасти жизнь молодой женщины, – отличный материал для медицинских мыльных опер. И причина развода многих хирургов.

Я вернулся в отделение неотложной помощи и вышел на парковку, желая подышать свежим воздухом теплого весеннего дня. Лужи крови на полу уже оттерли, и теперь в той кабинке сидел стонущий мотоциклист со сломанной рукой. Казалось, никому не было до него дела. Ранее прошел дождь, но теперь светило солнце, и травмированные люди, способные ходить, направлялись в больницу со спортивных площадок. Грязные окровавленные колени и перебинтованные головы напомнили мне об игре в регби в Кембридже. Миниатюрная хромающая старушка попросила меня отвести ее к стойке регистратора, и я с удовольствием ей помог. Сев на скамейку и начав бесконечное ожидание, она спросила меня, как долго я работаю санитаром.

– Кажется, целую вечность, – ответил я.

В 1980 году мобильных телефонов еще не было, поэтому мне нужно было позвонить в Хэрфилд. Не успел я взять телефонную трубку, как вдруг ко входу подъехало такси с проволокой. Венди была рада моему возвращению.

– Она в стабильном состоянии! – воскликнула Венди, будто все еще не веря в наш успех.

– А что в этом удивительного? – ответил я так, словно меня задели ее слова. – Я остановил кровотечение, а вы, надеюсь, прекратили вливание холодного раствора. Жаль только, что теперь мерзавец, который на нее напал, избежит обвинения в убийстве. Надеюсь, бедная женщина выживет. Пожалуйста, сообщите в отделение интенсивной терапии, что она скоро к ним поступит.

Я не сказал, что беспокоило меня больше всего. Кто будет следить за состоянием пациентки после того, как я уеду? Операция была только началом. Кроме вдумчивой Венди Ву, второго хирурга и пугливого полицейского этим случаем больше никто не заинтересовался.

После заключительного осмотра счастливого сердца и аккуратных швов я протолкнул проволоку из нержавеющей стали с каждой стороны грудины. Завязать проволоку узлами невозможно. Нужно туго скручивать концы до тех пор, пока концы кости не окажутся строго друг напротив друга, а затем отрезать кончики кусачками. К тому моменту я понял, что с меня хватит. Я попросил уставшего второго хирурга поместить кишечник обратно в живот и наложить швы на рану. После этого он должен был сообщить своему боссу, любящему гольф, что мы сделали.

Когда я отходил от операционного стола, Венди Ву сняла маску и улыбнулась мне. Нам удалось провести впечатляющую спасательную операцию без жаркого спора о том, кто здесь главный. Это были командные усилия сговорчивого анестезиолога-консультанта и воинственного кардиохирурга-ординатора. Впервые за несколько часов во второй операционной воцарилась атмосфера спокойствия и удовлетворения.

Далее последовало нечто типичное для операционных 1980-х годов: мой прилив адреналина сменился приливом тестостерона. Сначала я тихо сидел в углу и занимался отчетностью: зарисовывал раны, фиксировал их глубину и описывал повреждения соседних органов. Если нам в итоге удалось бы избежать посмертного патолого-анатомического исследования, мои записи и рисунки