Она, сопротивляясь, подалась назад.

– Что, боишься? Да, я совсем забыл, у нас же там всякие чудища прячутся, они тебя съедят. Они ждали, когда же я наконец приеду к родителям, встречу тебя и затащу к ним в гараж!

Он насмешливо улыбался, склонившись над ней. И снова она видела, как часто бьется кровь в выпуклой вене у него на шее.

– Не стыдно? Ты что, меня боишься? – он обиженно нахмурился. – Но ведь я твой сосед. Я видел тебя, когда тебе было несколько месяцев. Ну и уродище ты была! Маленькая, сморщенная старушка, лысая, и глаза закрыты. Все дачники сбежались познакомиться. Столпились вокруг тебя, охали, ахали. Мне было тогда лет десять. Помню, я смотрел на тебя и думал: ну вот, еще одно бедное создание появилось на свет. Зачем? Что миру от ее жизни? А существо будет страдать, болеть, мучиться от обид и предательств. И в итоге все кончится тем же, с чего началось – темнотой... Вру, так я думал позже. И не о тебе.

Он отпустил ее, словно забыв о своем предложении, и двинулся к своему дому.

Она растерянно стояла на обочине и не знала, то ли идти к Витьке за насосом, то ли двинуться за этим странным взрослым. И вдруг он повернулся к ней и сказал:

– Ну что стоишь? Велосипед же надо чинить. Пойдем. Не бойся, я ничего плохого тебе не сделаю. А знаешь, почему мне было грустно, когда я на тебя смотрел? Не потому, что я такой философ был, просто в то лето умер наш пес – Буба. Он был младше меня на два года. Немецкий пудель. Вот так вдруг взял и умер. И я страшно переживал... А у тебя есть собака?

– Нет. Мама не любит собак. Она говорит, они грязные.

В темном гараже пахло плесенью и машинным маслом. Валентин забыл, где включается свет, пришлось ему сбегать в дом за фонариком. Оказалось, что лампочка перегорела, он положил фонарик включенным на пол. Найти насос в полутьме, среди сваленных в беспорядке вещей было трудно, Валентин громко ругал родителей, которые «развели такой бардак». Роясь в хламе, он держал ее все время за руку, словно боялся потерять. Несколько раз отпускал руку, неожиданно касался горячей ладонью ее шеи, проводил по спине, опускаясь к бедрам.

В этот момент она напрягалась, ожидая от него еще каких-то движений. Но ничего не происходило. Он снова брал ее руку в свою и, слегка сжимая, притягивал к себе. При выходе, когда она позади него вдруг споткнулась и повалилась вперед, он резко повернулся и подхватил ее.

– Ударилась? – жарко дохнув в ухо, Валентин больно прижал ее к себе.

– Нет, – щекой Катя чувствовала мягкость его рубашки и снова этот странный мужской запах.

– Где, покажи, покажи! – он вдруг опустился вниз, присел и рукой провел по ее оголенным коленям, затем нежно коснулся щиколотки. – Больно? Ты подвернула или ударилась?

Когда Валентин рванулся к ней, фонарик погас, в гараже стало темно. Из щелей захлопнувшейся за ними двери проникали пыльные струи света. Он был где-то тут, внизу, она его не видела, только по прикосновениям догадывалась о том, что он делает.

Его рука, на секунду сжав щиколотку, снова поползла вверх, еще медленнее, чем прежде. Катя непроизвольно сдвинула ноги и сжала коленки. Пальцы замерли у этой преграды, она услышала его тяжелое и частое дыхание. Вдруг свет фонарика ударил ей в лицо.

– Эй, ты! – громко захохотал он. – Ты меня разыграла! Ничего тебе не больно! Да, маленькая обманщица?! Ты просто захотела меня испугать! Да? Я прав?

Валентин поднялся и приблизил свое лицо к ней. Она на секунду зажмурилась.

– Тебя надо наказать! – он, словно маленького ребенка шлепнул ее несколько раз ниже спины. – Я обожаю розыгрыши, но не в вонючем гараже. И когда это не связано с поломанной ножкой такой хорошенькой обманщицы, как ты...

Он прикоснулся мягкими горячими губами к ее лбу.

– Мне в октябре исполнится четырнадцать, – с преувеличенной обидой сказала она.

– Да? Значит, ты уже совсем взрослая?! – Он обхватил ее за шею и потянул к себе. Кончиком носа пощекотал ее нос, затем губами обхватил его и втянул в себя. Это было так неожиданно, что она резко оттолкнула его:

– Нет!

– Что? – Валентин, откинув лицо назад, внимательно смотрел на нее. – Неприятно?

– Нет...

Свет фонарика светил снизу, освещая только половину его лица. Расширенные глаза соседа были покрыты странной пленкой – казалось, он не видит девочку. Кате стало страшно.

– Я хочу домой...

– Конечно! Глупенькая, чего ты испугалась?! Я же дурака валяю. – Фонарик погас. Он нашел ее руку, поднес к своим губам. – Извини.

И, не говоря больше ни слова, повел из гаража.

Он стал появляться у них чуть ли не каждый день. Кате не нравилось, что мама часами сидела с ним на веранде, кормила его, подавала ему чай и говорила, говорила... Папа в течение недели был в городе, на дачу приезжал только на выходные, а мама... Она как-то слишком заметно радовалась, когда приходил Валентин, слишком громко смеялась каждой его шутке, слишком радостно поддерживала его подтрунивания над застенчивой дочерью. В присутствии Валентина она все делала не так, как обычно, и это Катю очень расстраивало.

Она уходила к себе в комнату и плакала. Ей было жаль себя, папу, мама же казалась злой и чужой. А Валентин... При нем она становилась особенно неловкой, у нее все падало из рук, она в буквальном смысле спотыкалась на ровном месте. Катя перестала встречаться с дачными подружками. Витька по нескольку раз в день приходил к их калитке, долго стоял, но позвать ее не решался.

Прошла целая неделя Катиных мучений, и в конце концов она решила, что ненавидит Валентина и маму. Ей стало легче. Она, позавтракав, убегала из дома, не дожидаясь, пока он прийдет.

В это утро Катя проснулась позже, чем обычно, было уже около одиннадцати. Выйдя из комнаты, она поняла, что дом пуст. Катя вспомнила, что мама предупредила ее вчера, что уедет на полдня в Москву. Девочка торопливо съела холодный омлет, залпом выпила ледяное молоко, возбужденно думая о том, что впереди ее ждет хороший день. Именно сегодня они договорились с девчонками пойти в гости к приехавшему на лето к бабушке и дедушке Женьке Моторину. Его родители были дипломаты, последние шесть лет жили в Лондоне, где Женька ходил в школу. Наверное, поэтому он смешно говорил по-русски, как будто кривлялся и изображал иностранца.

Сегодня Женька остался один: его старики уехали в Москву, врачам показаться. Он был старше Кати на год, но вел себя, как будто ему все двадцать. Соседских девчонок он презирал, разговаривал с ними насмешливо, а Кате всегда говорил всякие гадости. Но вчера вдруг неожиданно позвал ее в гости, сказав, что у него есть какая-то видеоигра из Америки, которой еще ни у кого нет. Катя согласилась, но с условием, что с ней пойдут еще две ее подружки. Как ни странно, Женька сдался, и договорились в одиннадцать быть у него.

Надо было торопиться. Катя затолкала в рот почти целиком кусок хлеба, в два прыжка влетела к себе в комнату, чтобы переодеться. Вдруг она вспомнила, что мама велела ей сегодня с утра обязательно принять душ, потому что во второй половине дня должны прийти водопроводчики и несколько дней не будет воды.