Жареная рыба — это тебе не капустная кочерыжка.

При упоминании о жареной рыбе у всех потекли слюнки. Бездельникам уже несколько дней давали консервированный рассольник, и втайне друг от друга каждый из них с завистью смотрел вслед уходящим на прополку отрядам. Только амбиция и ложно понятое чувство товарищества не позволяли им выйти из компании бездельников. Записка подоспела вовремя.

Саша вздохнул:

— Если мы и дальше сачковать будем, нас вообще домой отправят.— Домой ему не хотелось.

— Не бойся, не отправят, не имеют права! — сказал Витя. И чтобы угодить Альфариту, дурашливо добавил:— Пусть нас воспитывают, доклады нам читают, организуют встречи с передовиками, может, мы и станем лучше работать. Правда, Альфаритик?

Альфарит разозлился:

— Да хорош подлизываться! Иди лучше к Сафару, скажи ему, что мы выходим на прополку.

Все оживились.

Отведенный им участок свеклы упирался прямо вкартофельное поле авангардовцев и хорошо просматривался с их стороны. Густо заросший сорняками, он резко отличался от соседних, тщательно выполотых полосок, где каждый росток сидел отдельно, поблескивая сочными, темно-зелеными листьями.

Пока ребята раскачались и вышли в поле, солнце чуть не до зенита поднялось и палило немилосердно. Ребята остановились на краю полосы, но за работу приниматься не торопились. Они улеглись рядком на зеленой траве возле самого леса.

Хорошо здесь! Если приложить ухо к земле, можно услышать, как бьется твое сердце. А земля колышется. Кажется, будто и ты качаешься вместе с ней. Как будто летишь в зеленой колыбели.

Ахмет лежал, закрыв лицо тюбетейкой. К нему подошел Саша и сел рядом. Протащив между пальцами травинку с кисточкой, он отвел руку за спину и спросил:

— Ахмет, петух или курица?

Ахмет вскочил точно ужаленный.

— Я покажу тебе петуха! — погрозил он Саше кулаком.

У Ахмета было прозвище «Петух» и он подумал, что Саша дразнит его.

— Ты что? — попятился от него Саша.— Это же игра такая. Вот, смотри. Если вот так — курица, а если хвостик останется — петух.

Ахмет успокоился. Он сорвал травинку и тоже протянул ее между пальцами. Получился петух.

— Надо угадать три раза. Тому, кто три раза ошибется, дается наказание — прополоть вот этот ряд.

— Ого-го!

— А что? Мало?

— Ничего себе, мало! Да если это прополоть...

В это время перед ними шлепнулся еще один камень с привязанной запиской. Ребята развернули записку:

«Если сейчас же не приметесь за работу,

возьмем вас на буксир.

Авангардовцы».

Мальчики посмотрели в ту сторону, откуда прилетел камешек. Там, над плетнем, торчало штук двадцать голов в панамках и тюбетейках.

Увидев их, Альфарит присвистнул:

— Что будем делать, ребята?

— Что делать? Прогоним!

— Их же много. Не одолеть.

— А ну их! Пускай работают, если им охота.

— А что скажут в лагере? Что дадут на обед? Опять рассольник? Спасибо!

— Лучше всего сделать вид, что мы не заметили их записку, и приняться за работу.

— Конечно. Они поглядят, поглядят и уйдут.

Мальчики подошли к краю участка, выстроились в ряд и начали пропалывать свеклу. Там, где в одном гнезде было по три-четыре ростка, прореживали ее. Они уже знали, как это надо делать. На днях мастер-свекловод из колхоза «Авангард» объяснил им это.

Ахмет с Альфаритом оказались рядом. У Альфарита руки длинные, он так и загребает ими вокруг. Если товарищ начинает отставать и ему помогает. Ахмет и сам старается не подкачать. Ведь за оградой притаились авангардовские мальчишки. Вон, поблескивают глазами. А вчера кто-то из них прокричал:

— Вы там в городе едите только белый хлеб, поэтому у вас меньше сил, чем у девчонок даже. Вот если бы вы, как мы, наворачивали ржаной хлеб с маслом да вареную картошку с солью, не тащились бы в хвосте...

Спешит Ахмет, спешит, но дело движется плохо. Все чаще в руки ему попадают не сорняки, а свекольная ботва.

За Альфаритом тянется ряд широких свекольных листьев, а за Ахметом торчат только сорняки. Альфарит оглянулся, заметил непорядок и больно ткнул Ахмета в бок.

— Ты что? — вскрикнул Ахмет.

— А ты что? Оглянись-ка назад. Полюбуйся!

— Что же, из-за этого драться надо?

— А ну-ка, выдергивай сейчас же сорняки!

— Тебе надо, ты и выдергивай!

На шум обернулись остальные. Раздались возмущенные возгласы:

— Ты что, забыл о записке, которую нам бросили утром?

— Хочешь, чтобы они при всем лагере смеялись над нами?

— Выдергивай сорняки по-хорошему!

— Пусть только попробует не выдернуть,— зловеще улыбаясь, сказал Альфарит.— Я свяжу ему руки-ноги и отнесу авангардовцам, пусть делают с ним что хотят.

— Авангардовцы, авангардовцы... Очень я их испугался,— пробормотал Ахмет, но все-таки стал выдирать сорняки. А товарищи пошли полоть дальше. Они довольно долго работали, не поднимая головы. Уже и солнце перестало так сильно палить. Со стороны леса тихонько повеяло прохладным ветерком. Альфарит обернулся назад. Обернулся и... остолбенел! Ахмета и след простыл. На земле кучками лежали повыдерганные им свекольные листья.

Глава 6.

КТО ЖЕ ГАБДУЛЛИН?

Когда ребята возвратились в лагерь, суп уже сварился. На длинном столе в тени деревьев уже была расставлена посуда, разложен нарезанный хлеб. Аппетит у ребят разыгрался волчий. Альфарит отдал Сафару рапорт о проделанной работе, остальные с криками «ура» побежали, размахивая руками, к реке. Зайдя в палатку за полотенцем, Бари увидел Ахмета, лежащего на койке вниз лицом. Позвал товарищей:

— Вот он где, беглец.

— Смотри-ка ты, как он блаженствует!

— А что ему не блаженствовать, ведь за него мы работаем!

— Я не слуга, чтобы работать за него. Я работаю за себя.

— Если не работал, пусть и обедать не торопится, воздухом пусть питается!

Ребята еще в поле разозлились на Ахмета. Теперь, увидев, что он беспечно спит, как дитя, почувствовали себя оскорбленными. Кто-то должен работать до мозолей на ладонях, а другие в это время дрыхнут. А за столом все работают одинаково, не отстают друг от друга. Где справедливость? Кто-то из особенно проворных прикрепил к толстому стволу возле обеденного стола бумажку со словами: «Кто не работает, тот не ест!»

Ахмет проснулся от шума, встал, беспечно потянулся, как маленький, потер кулаками глаза. Не говоря никому ни слова, раздвинул ребят, стоящих у входа в палатку, и вышел на улицу. Прищурившись, посмотрел на солнце, которое уже склонялось к западу. Жадно втянул ноздрями вкусный запах