– Слишком долго я спал на мягких постелях в Дренане.

– И брюшко у тебя оттого же.

– Брюшко? У меня просто позвоночник так выгнут. И мышцы расслаблены. Ну ладно, пускай брюшко. Еще пару дней такой жизни – и оно сойдет.

– Не сомневаюсь. Однако нам повезло, что мы нашли это место.

– Да.

Она перевернула ветчину, и разговор умолк. Рек почувствовал неловкость и заговорил – одновременно с ней.

– Смешно, – сказала она.

– Вкусно пахнет, – сказал он.

– Вот что… я хотела сказать тебе спасибо. Ну, вот и сказала.

– Не за что. Почему бы нам не начать сызнова, как будто мы только что встретились? Меня зовут Рек. – Он протянул ей руку.

– Вирэ, – сказала она, сжав ему запястье на воинский манер.

– Очень приятно. И что же привело тебя в Гравенский лес, Вирэ?

– Не твое дело, – отрезала она.

– Я думал, мы начали сызнова.

– Ну, извини. Мне не так-то просто болтать с тобой по-приятельски – ты мне не слишком нравишься.

– Как можно так говорить? Мы и десяти слов друг с другом не сказали. Слишком рано судить, нравится тебе человек или нет.

– Я таких, как ты, знаю. – Она ловко разложила ветчину по двум тарелкам и подала одну Реку. – Заносчивые. Думаете, что боги, сотворив вас, сделали миру подарок. Порхаете себе, как вольные пташки.

– Ну и что в этом плохого? Совершенных людей не бывает. Да, я стараюсь получить от жизни радость – она ведь у меня одна.

– Вот из-за таких, как ты, страна и гибнет. Из-за таких вот беззаботных, живущих только нынешним днем. Из-за жадных и себялюбивых. А ведь когда-то мы были великим народом.

– Чушь. Мы были завоевателями и всем навязывали дренайские законы. Чума бы взяла такое величие!

– Ничего плохого в этом не было! Народы, завоеванные нами, процветали – так или нет? Мы строили школы, больницы, дороги. Мы поощряли торговлю и несли миру правосудие.

– Тогда тебе незачем так расстраиваться. Теперь правосудие миру будут нести надиры. Единственная причина дренайских побед – это то, что народы, которые мы завоевали, уже пережили свой расцвет. Они разжирели и обленились, сделались себялюбивыми, жадными и беззаботными. Все народы следуют этим путем.

– Так ты еще и философ? Твои взгляды мне кажутся такими же никчемными, как ты сам.

– По-твоему, я никчемный? Зато от тебя в твоем мужском наряде куда как много проку. Ты, подделка под воина! Если ты так жаждешь защитить дренайские ценности, почему бы тебе не отправиться в Дрос-Дельнох с другими дураками и не выйти со своей шпажонкой против надиров?

– Я только что оттуда – и вернусь туда, как только выполню то, что мне поручено.

– Ну и дура, – буркнул он.

– А ты ведь был солдатом, верно?

– Тебе-то что?

– Зачем ты ушел из армии?

– Не твое дело. – Настало неловкое молчание, и Рек, чтобы сломать его, добавил: – После полудня мы должны добраться до Глен Френэ. Это маленькая деревушка, но лошадь там купить можно.

За едой они больше не разговаривали. Рек злился и чувствовал себя неуютно, ему не хватало умения преодолеть разделявшую их пропасть. Вирэ протерла тарелки и вычистила чугунок, неуклюжая в своей кольчуге.

Она тоже злилась – на себя. Она не хотела ссориться с Реком. Пока он спал, она двигалась по хижине тихонько, чтобы его не потревожить. Проснувшись, она сначала смутилась и впала в гнев, увидев себя раздетой. Но она достаточно знала о том, как люди замерзают, чтобы понять: Рек спас ей жизнь. И он не воспользовался ее наготой. Сделай он это, она убила бы его без сожалений и колебаний. Она долго смотрела на него, спящего, и решила, что он по-своему красив и что в нем есть еще нечто, делающее его привлекательным. Мягкость, быть может? Чувствительность? Она никак не могла понять что.

Ну, почему он так мил? Ее это сердило. Нет у нее времени на нежные чувства. И Вирэ с болью осознала, что у нее никогда не было времени на нежные чувства. А может быть, это у чувств нет времени на нее? Она неловкая, неуверенно чувствует себя с мужчинами – если они ей не противники или не соратники. Ей вспомнились слова Река: «Зато от тебя в твоем мужском наряде куда как много проку».

Он дважды спас ей жизнь. Зачем она сказала, что он ей не нравится? Может, из-за того, что она испугалась?

Рек вышел из хижины, и она услышала чей-то чужой голос:

– Регнак, дорогой! Это правда, что у тебя там женщина?

Вирэ схватилась за шпагу.

Настоятель возложил руки на голову молодого альбиноса, стоящего перед ним на коленях, и закрыл глаза.

– Готов ли ты?– мысленно, как заведено в Ордене, спросил он.

– Откуда мне знать? – ответил альбинос.

– Открой мне свой разум. – Юноша открылся, и настоятель увидел в его сознании отражение своего собственного доброго лица. Мысли юноши текли легко и свободно, переплетаясь с воспоминаниями старшего. Могучая натура настоятеля накрыла сознание молодого словно теплым одеялом, и тот погрузился в сон.

Пробуждение было горьким, и на глаза юноши навернулись слезы. Он снова – Сербитар, снова – один, снова – наедине со своими мыслями.

– Готов ли я? – спросил он.

– Будешь готов. Вестник близок.

– Это достойный человек?

– Суди сам. Следуй за мною в Гравен.

Их души соединились и воспарили высоко над монастырем, вольные, как зимний ветер. Внизу лежали заснеженные поля, за полями чернел лес. Настоятель летел впереди над вершинами деревьев. На поляне у бедной хижины собралось несколько человек – они смотрели на дверь, в которой стоял высокий молодой воин. За ним виднелась женщина с мечом в руке.

– Который из них вестник? – спросил альбинос.

– Смотри – и увидишь.

Дела Рейнарда последнее время шли неладно. Атака на караван была отбита с тяжелыми потерями, а в сумерки нашли мертвыми еще троих – и среди них его брата Эрлика. Пленник, взятый третьего дня, умер со страху, не дождавшись настоящей забавы, да еще погода испортилась. Неудача преследовала Рейнарда – и он не мог взять в толк почему.

«Будь проклят вещун!» – с горечью думал он, когда вел своих людей к хижине. Если бы старик не погрузился в свой трехдневный сон, они, может, и не стали бы нападать на караван. Рейнарду очень хотелось отрубить вещуну ноги, пока тот спит, но здравый смысл и жадность возобладали. Вещун – человек бесценный. Он очнулся как раз когда в лагерь доставили тело Эрлика.

– Видишь, что стряслось, покуда ты спал? – обрушился на него Рейнард.