утро Майя перенесла к Аннекатрин и Нелю свои пожитки: одежду, несколько дисков Джерри Рафферти и старую гитару.

А в нашем городке мой отец, как всегда, работал. Перед открытием лавки он заглядывал в кафе, чтобы поболтать с завсегдатаями, почитать и прокомментировать страницу «Долина» в газете «Утренняя Ницца», посвященную новостям районов, примыкающих к центру. В то осеннее утро газета напечатала фотографию двух юношей, найденных в вокзальном туалете Ниццы. Скорее всего, они умерли от передозировки героином. В статье сообщалось, что несколько лет назад в казино «Бандоль» при схожих обстоятельствах была обнаружена девушка семнадцати лет от роду, со шприцем в руках. Она уже была мертва. По поводу этого случая газеты подняли сильный шум и долго пестрели заголовками, набранными крупным шрифтом. Тогда приняли закон о том, что тех, кто использует наркотики, следует считать преступниками и приговаривать к тюремному заключению.

В начале семидесятых Франция наконец согласилась скооперироваться с Соединенными Штатами, чтобы уничтожить так называемую «французскую связь» – канал, по которому в Марсель из Турции поставлялось сырье для производства героина на экспорт. Американские полицейские и их французские собратья надеялись уничтожить сеть крупных производств индустриального масштаба, но вместо этого обнаружили множество мелких лабораторий в скромных домах пригородов Прованса и Лазурного Берега. Существование разветвленной организованной системы оказалось химерой, за которой прятались эти лаборатории, зачастую оборудованные просто в ванных комнатах или гаражах Марселя, Тулона, Ниццы, Обаня или Сен-Максимена.

Франция кичилась тем, что пресекла трафик героина. Согласно данным, опубликованным в «Утренней Ницце», после того как на территории Шестиугольника, то есть Франции, ужесточили законодательство, сети трафика в близких к центрам районах были свернуты и тут, и в Италии, где токсикомания буквально опустошала населенные пункты. Газета сделала вывод, что героин, оборвавший жизни двух юношей, поступил явно из-за границы. В нашем городке никто, похоже, особенно не переживал по поводу этих событий.

Тем временем в мясной лавке бабушка первая почувствовала неладное: очень уж долго отсутствовал старшенький. И она начала приставать с расспросами к младшенькому:

– Что ему там делать, интересно? Он ничего тебе не говорил? Уже прошло целых три недели с тех пор, как он уехал.

А старшенький и не собирался прерывать свои каникулы на другом конце Европы. Что его понесло в такую даль? Думаю, отец со временем объяснил бабушке, что Дезире мог, например, начать курить травку. Это вполне законно, травку подмешивают к табаку, чтобы добиться эффекта «приплытия» или «прилета». Бабушку, за всю жизнь не выпившую ни капли алкоголя и не выкурившую ни одной сигареты, такое известие просто ошеломило. Что же скажут люди в городке, когда узнают, что ее сын употребляет наркотики? Ему надо немедленно возвращаться. На кону честь семьи.

На конверте с очередной дядюшкиной открыткой, пришедшей не так давно, от руки был написан адрес некой Аннекатрин.

Институт Пастера

В больнице Питье-Сальпетриер Вилли Розенбаум и его коллеги по GFTS изо всех сил старались продвинуться в изучении СПИДа. Обстановка всеобщего недоверия и скепсиса их отнюдь не смущала. Для них было немыслимо бросить пациентов, которые видели в них последнюю надежду на излечение и уважение. Врачей возмущала та участь, которую общество им уготовило, и явная дискриминация по отношению к ним. Они не могли допустить, чтобы больных превратили в объект грубых шуток. Вилли Розенбаум не собирался опускать руки. Напротив – в исследованиях, которыми он занялся более года назад, наметился серьезный поворот.

Жак Лейбович и его американские коллеги убедили Розенбаума: речь идет о ретровирусе. Инфекционист прилагал все усилия, чтобы добиться согласия представить свою работу в Институте Пастера. Там он надеялся найти достаточно компетентных специалистов для продолжения исследований в этом направлении. Он проводил целые вечера за объединением всех данных, которые собирал неделя за неделей, и хотел убедить престижный институт ему помочь.

Осенним вечером 1982 года в маленьком конференц-зале Института Пастера состоялась презентация, которая привлекла внимание лишь небольшого количества сотрудников. Но Вилли Розенбаум не расстроился. Он методично и точно изложил, как разворачивались события за последние полтора года: знакомство со статьей в бюллетене MMWR, появление первых случаев пневмоцистоза, саркома Капоши, разрушение иммунной системы у больных, постоянно растущее количество консультаций, собрания в GFTS, контакты с американцами, возникновение гипотезы ретровируса. Он подчеркнул также, какую участь общество готовит первым заболевшим. Аудитория отнеслась к этой информации очень сдержанно. В конце своего сообщения он задал вопрос: не присутствует ли в зале ретровирусолог, который согласился бы помочь ему разгадать эту загадку? Ответа не последовало. Слушатели равнодушно разошлись. Розенбаум снова наткнулся на стену.

Когда он вернулся, ему позвонила Франсуаза Брен-Везине. Ей хотелось узнать, как прошло его вторжение в Институт Пастера. Она по-прежнему возглавляла лабораторию вирусологии в больнице Биша – Клода Бернара и продолжала исследовать взятый у пациентов биоматериал (мазки, кровь, срезы тканей), чтобы выявить источник заражения. Вилли Розенбаум признал, что потерпел поражение. Но она настаивала: в Институте Пастера есть вполне компетентная группа для проведения такой работы. Во время своих экспериментов она отслеживала, в каких направлениях разворачивались исследования сотрудников института, и запомнила Жан-Клода Шермана, вирусолога, представившего отчет об изучении ретровируса. Под конец разговора она призвала своего собрата не терять присутствия духа, спокойно вести работу, информировать и предостерегать коллег и порекомендовала ему обратиться непосредственно к начальнику Шермана, директору Объединения вирусной онкологии института, профессору Люку Монтанье.

Поездка в Амстердам

На моего отца, едва достигшего восемнадцати лет, возложили нелегкую задачу доставить старшего брата из Амстердама. Младший брат только что получил права и купил себе первую машину, почти новый «Фольксваген-гольф». А главное – он был единственным в семье, кто во всем старался слушаться указаний родителей.

Я не помню, чтобы отец за всю свою жизнь хоть раз сел на поезд или на самолет. Он знал только свою работу и те деревеньки, куда сопровождал деда на грузовике. Он никогда не путешествовал и говорил только по-французски, ну, может быть, иногда на местном итальянском, если общался с бабушкой. Дальше этого границы его мира не простирались. Для него земля все еще оставалась огромной и непознанной.

Но это не имело значения. Младший сын, ни разу не обманувший надежд родителей, он был готов поехать на другой конец Европы и разыскать старшего. Дедушка вручил ему конверт с деньгами и карту автомобильных дорог, купленную в газетном киоске. Бабушка настояла, чтобы с ним поехал двоюродный брат Альбер. Он хорошо знал Дезире и должен был найти нужные слова и уговорить его вернуться. Они отправились в дорогу утром, взяв с