стал распространяться за пределы парижских пригородов и Голландии, до самой Италии. Точные сведения получить было трудно. Наркотик циркулировал в деревнях и маленьких городках, на студенческих вечеринках и семейных праздниках, в районах, примыкавших к центру, следуя еженедельными путями местных студентов, которые учились в Ницце и приезжали на выходные. Шприц быстро вытеснил сигарету с травкой и завоевывал все больше поклонников, довольных новыми ощущениями. Эти юнцы, томящиеся от скуки и околдованные всем, что приходило из города, становились отборными клиентами дилеров, а потом и сами начинали перепродавать дурь, чтобы оплатить собственные расходы. По мере увеличения распространения дури усиливалось и возбуждение, которое она вызывала. Родители мучительно топтались на месте, не в силах разгадать причину недуга своих детей. Порой доходило до сумасшествия. Люди десятилетиями изнуряли себя работой, чтобы добиться достатка и уважения. И тем горше им было сейчас. Они рассчитывали, что потомки будут беречь и приумножать то, что представляло для них ценность, и то, что они с таким трудом создали. Однако пришло время, когда дети готовы были выбросить все их наследие в сточные канавы самых вонючих улочек городка.

Наука

Вечером 3 января 1983 года пробы, взятые у пациента Вилли Розенбаума, прибыли в Институт Пастера. Люк Монтанье сразу приступил к работе. Он разделил срез лимфоузла на несколько фрагментов и поместил их в питательную среду. Эти порции бульона с фрагментами тканей он распределил для дальнейших исследований между своими сотрудникам и стал ждать результатов. Несколько дней спустя прибыла еще одна проба, взятая у другого пациента: LAI.

Жан-Клод Шерман собрал группу у себя в кабинете. Он привык работать с опасными вирусами в Институте Пастера, но о реальной опасности именно этого вируса никто не имел ни малейшего представления. Ученый убедился, что каждый член группы согласен начать эксперимент. Ему не хотелось никого принуждать. Все оказались единодушны: «Если вы этим займетесь, то и мы займемся вместе с вами».

И началась долгая работа. После трех недель наблюдений Франсуаза Барре-Синусси, бывшая студентка Шермана, обнаружила активность обратной транскриптазы, то есть энзима, который ретровирусы используют, чтобы проникнуть в организм зараженного. Она отдавала себе отчет, что в этих пробирках с пробами все очень быстро изменяется. Причем не только подтвердилось наличие ретротранскриптазы, но и обнаружилось, что клетки гибнут поразительно быстро: в пробирках с питательным раствором скоро фактически не осталось материала для наблюдения.

На экстренном совещании в кабинете Шермана было принято решение подкормить образцы лейкоцитами, чтобы поддержать их активность. Для этого сделали запрос в центр переливания крови Института Пастера. Определить возбудителя болезни не удалось, но ученые решили его подкормить, чтобы получить дополнительное время для его идентификации.

Оказавшись перед фактом внезапной гибели клеток, группа Института Пастера усомнилась в правильности гипотезы американских коллег. По ту сторону Атлантического океана были уверены, что возбудитель болезни, несомненно, ретровирус типа HTLV. Но если бы это было так, то наблюдаемые клетки имели бы тенденцию к разрастанию. Однако в культурах Института Пастера они массово погибали.

Через несколько дней Франсуаза Барре-Синусси снова обнаружила в культурах энзим, типичный для ретровируса, на этот раз в гораздо большем количестве. Она сообщила об этом своему руководителю. Жан-Клод Шерман, в свою очередь, предупредил Люка Монтанье, который передал пробы Шарлю Доге.

Доге, специалист Института Пастера, работавший с электронным микроскопом, попытался локализовать ретровирус. Он тоже встревожился, поскольку задача была опасная, но в такого рода наблюдениях у него уже имелся опыт. С помощью новейшего оборудования он тщательно изучил все фрагменты среза, которые ему предоставили. Поняв, что находится у цели, Люк Монтанье каждый вечер приходил посмотреть, не появилось ли в пробах что-нибудь осязаемое. Третьего февраля, после показавшейся бесконечной недели ожидания, у него снова зазвонил телефон. Доге был краток: «Все получилось, я вижу возбудитель».

Вся команда собралась у него кабинете. Каждый заглянул в микроскоп, желая увидеть, как сами собой разрастаются крошечные частицы вируса. И они не были похожи на те, что были известны до сих пор.

Это не был вирус HTLV, как предполагала американская группа профессора Роберта Галло. Вирус, идентифицированный в Институте Пастера, оказался совсем другим. Гипотеза о его разрушительном воздействии на клетки, в которые он попадал, получила подтверждение. Образец французского вируса, изолированный с того дня, как пробу лимфоузла взяли у пациента LAI, который пребывал уже в более продвинутой стадии болезни, чем пациент BRU, отправили американским коллегам, чтобы те тоже могли с ним ознакомиться.

Двадцатого мая 1983 года в престижном американском журнале «Наука» была опубликована статья. В ней говорилось, что группа французских исследователей выявила новый смертельный вирус, возможно, вызывающий синдром приобретенного иммунодефицита. Люк Монтанье предусмотрительно взял на себя заботу окрестить вирус, и он получил название LAV (акроним Lymphadenopathy Associated Virus), то есть вирус, связанный с лимфаденопатией. Отличие гипотезы Монтанье от американской приняли, но провозглашать победу было рано. Предстояло еще выявить причинно-следственную связь между этим вирусом и заболеванием.

«Супер-8»

На начальных кадрах пленки появилось позднее утро в деревне. Хотя изображение прыгало, было понятно, что люди, которых когда-то снял оператор, на воскресном отдыхе, пьют аперитив возле дома. Откуда-то, несомненно, доносились взрывы смеха, скрип гравия, пение птиц и шелест листвы. Но камера моего отца не могла уловить этих звуков. Все вокруг затихло, и было слышно только жужжание кинопроектора, превратившего всех этих людей в призраки.

Все передавали друг другу двух малышей, похожих как две капли воды, чтобы встать с ними перед объективом. А сзади, между чокающимися взрослыми, сновали ребятишки и собаки, норовившие стащить приготовленные бисквиты. Обе семьи – и отца, и матери – в виде исключения собрались вместе на этой пленке, теперь упакованной в пожелтевшую бумагу фирмы «Кодак», где от руки написано: «Крещение близнецов».

Через минуту и тридцать две секунды в углу, в глубине кадра, появилось изображение супружеской пары. Они держатся в стороне от всей этой суеты. Невероятная худоба, обтянутые кожей лица и беззубые рты делают их похожими на скелеты. Они настолько похожи друг на друга, что их можно принять за брата и сестру. Дезире и Брижит, его жена, уже окончательно увязли в героине. Пленка треснула, и дальше изображение пропало. Видимо, бабушка не хотела видеть то, о чем давно знали все.

Они познакомились за несколько лет до этого. Случилось это через несколько месяцев после отъезда Майи, на вечеринке в Ницце. Брижит была единственной дочерью торгового представителя винной компании, вся жизнь которого проходила в разъездах. Соответственно, большая часть жизни его жены и дочери проходила в