А вот и лестница что ведёт в лавку, и здесь никого. Куда все подевались?

* * *

— Бродяга! — Не успел я переступить порог, как позвал Гунька. — Ты где ходишь?! Иди к нам!

В питейной уж как-то тихо для этой поры. Заняты два

стола из дюжины. Пенчук и его семейство, они ближе к двери ужинают. У Пенчука большая семья, пятеро мальцов погодок, жена Тлинька и её брат Шурка-Косой. Кивнул я им, поприветствовал семейство. В ответ тоже закивали, мальцы помахали ручонками.

— Топчи к нам!!! — Зовёт Гунька. — Заждались!

Гунька в окружении троицы мужиков в военной форме. У каждого по кувшину с кислой. На доске, порезанный ломтями шмат мяса, две не тронутые мучные лепёшки. Большой кухонный нож торчит в столе, перед Гунькой бочонок зелёной пасты. Я эту пасту на дух не переношу. Воняет она болотом и горькая, язык жжёт. В эту дрянь мясо макают. Меня от неё воротит, а вот здешним нравится. Мясо без неё не едят.

— Присаживайся. — Указывая взглядом на лавку заговорил суровый дядька. На вид лет сорок с хвостиком. Гладко выбрит, волосы короткие с проседью. Взгляд колючий. — Ты и есть тот самый, Бродяга? — Спросил он, придирчиво осматривая меня с ног до головы. Глядит с прищуром точно на рынке к товару приценивается. Не люблю я, когда на меня так смотрят.

— Тут все бродяги. — Ответил словами охранника.

— Молодца. — Выпалил лысый с усиками, сидит рядом с суровым дядькой, зубы скалит. — А ты за словом в карман не лезешь. Уважаю.

— Это Тыква. А этот. — Гунька указал на лысого и пополз взглядом чуть в сторону от Тыквы. — Вон того, Ракло кличут. — Ракло клюёт носом, засыпает. Гунька махнул на него рукой и объявил, указывая пальцем на сурового мужика. — Знакомься — это Михалыч. У него к нам дело.

— О делах позже. Пей, кушай чем Бог послал. — Михалыч придвинул кувшин, забрал его у Ракло. Поставил напротив меня и пояснил. — Ему достаточно. — Взгляд резанул по Ракло, переполз на меня. — Устал наш товарищ. Выпил всего ничего, разморило.

— Спасибо. — Не принято в Бочке воротить нос от дармовой выпивки. Но и злоупотреблять не годится. — Следующий круг за мной. — Громко объявил я. — Угощаю.

— А вот это по-нашему. — С трудом выговаривая слова, ожил Ракло и поднял голову. — А ты кто такой? — Строгий вопрос, затуманенный взгляд зацепился на мне. — Покажи документы. Ополченец?

— Закрой пасть. — Рыкнул Михалыч и отвесил Ракло увесистый подзатыльник. Тот клюнул носом и умолк. — Не обращай внимания. — Михалыч поднялся, опираясь кулаками на стол и вымученно улыбнулся. — Придурковатый он. В детстве башкой часто ударялся.

— Бывает. — Я кивнул. Молчать негоже, да и сказать особо-то нечего. Вот так Гунька, вот так удружил компанию. Может уйти? Найти причину и свалить по-тихому?

— Да ты не робей. — Михалыч обошёл стол присел рядом. — Угощайся, мясо бери. А вон ту дрянь. — Палец ткнул в бочонок с горькой пастой, тот качнулся из стороны в сторону, но не свалился, устоял. — Не советую. Гадость редкая.

— Это точно. Гадость. — Сложно не согласиться. Выходит, не один я так считаю.

— Твой дружок. — Михалыч кивнул на Гуньку. — Присоветовал тебя в проводники. Есть желание прогуляться на болото. Знаешь дорогу?

— Знаю. — Отпираться нет смысла, да и Гунька уже растрезвонил. — Гадкое место для прогулок. Сам не пойду и тебе не советую.

— Почему? — Михалыч хлопает глазами, не ожидал он такого ответа. — Отведи, заплатим. Без обмана.

— Жизнь дороже.

— Тут ты прав. — Как-то обречённо выдохнул Михалыч и приложился к кувшину, хлебнул кислой, вытер рукавом рот. — Да ты пей, кушай. Дело-то у нас неспешное. Подождёт. Не поведёшь ты, найдём другого.

— Другого не сыщешь. — Самодовольно улыбаясь выпалил Гунька и хлебнул кислой. — Нет здесь других провожатых.

— Да ладно. — Не поверил Михалыч. Колючий взгляд царапает по Гуньке. — Так уж и нет? Один стало быть такой?

— Ага. — Гунька сунул в рот кусок мяса и заговорил полным ртом. — Один. В Бочке народ оседлый. Если кто и знал дорогу на болото, давно позабыл её.

— Если твой приятель не поведёт, тогда кто?

— Не знаю. — Гунька допил кислую, отставил кувшин на край стола. — Искатели на болота не ходят, в Тихом дел хватает. Охотники к топям да омутам не ногой ни рылом, болотников боятся. Разве что травники, эти везде шастают. Только они у нас редкие гости. Уже и не припомню, когда последний раз захаживали.

— А чего так? — Михалыч окинул взглядом серые стол, поглядел на чёрные пятна разводов под доской с мясом, ковырнул ногтём. С прищуром оглядел семейство Пенчука, тяжело вздохнул и закурил. Выдохнул тяжёлое облако табачного дыма и толкнул локтем Тыкву. — Тащи лишенца в расположение. — Прошипел Михалыч. — Как проспится, без опохмелки ко мне. Всё понял?

— Ага. — Тыква кивнул. — Я быстро.

— Не нужно быстро. — Прошипел Михалыч, глянул на Ракло и заскрипел зубами. — Забирай это чмо и не возвращайся. Проверь посты да гляди у меня. — Мясистый кулак показал серьёзность намерений. — Унюхаю, рожу раскрою.

— Ага. Прослежу, лично. — Заверил Тыква, подхватил Ракло под руки и потащил к выходу.

— Совсем пить не умеют. Сволочи. — Пожаловался Михалыч и раздавил в тарелке окурок. — Распоясались уроды, страх потеряли.

— А кто умеет? — Гунька поднял руку на зов прибежал Гундосый.

— Чего изволите? — Услужливо спросил хозяин, обращаясь к Михалычу. Улыбка до ушей, не помню я его таким улыбчивым. На толстой заплывшей роже не видно глазёнок, две часто моргающие точки. Взгляд преданный как у должника что получил отсрочку, того глядишь руки целовать начнёт.

— Ещё кислой. — Объявил Гунька. — Бродяга платит.

— Отставить. — Рявкнул Михалыч и полез в карман. — Я угощаю. — С десяток патронов легли на стол. Следом упала пачка сигарет темно-синего цвета, буквы мне незнакомые, не по-нашему написано. Михалыч отодвинул сигареты, взглянул на Гундосого с недобрым прищуром и попросил. — Будь любезен, мясо разогрей.

— Как прикажите. — Гундосый с ловкостью картёжного шулера смахнул патроны в карман грязного фартука и тут же удалился, прихватил пустой кувшин и холодное мясо.

— Послушай Бродяга. — В пол голоса заговорил Михалыч. Нет колючего взгляда, а вот грусть и печаль появились. Осунулся он, помрачнел. — Помоги, в долгу не останусь. Отведи на болото.

— Места там гиблые. — Хлебнул кислой, гляжу на Михалыча. Как-то резко он поник. От былой бравады пропал и след, взгляд затуманился как у пьяного.

— Ты только скажи, что нужно? Всё отдам. — Пообещал Михалыч. — Вытащи нас отсюда.

— Нас? — Такая новость удивила, но я не подал вида, попиваю из кувшина. Кислая высшего качества, совсем не горчит, пахнет травами. С чего вдруг Гундосый так старается? С какого перепугу ставит на стол своё лучшее пойло? Наверняка что-то задумал шельмец.