— Я думала, ты завязала.

— Глупышка! Я имела в виду газированный сок.

— Конечно, сок стоит охладить. Ты можешь отпраздновать это дело.

— Не я. Мы. С меня бутылка.

— Не будем ставить телегу впереди лошади. — Я понимала, как чопорно это звучит, и удивилась, с чего это я стала с ней такой благонравной. — Слушай, мне пора.

В памяти всплыло, какой она была тогда в отеле: лежала и ждала, обнаженная, соблазнительная и прекрасная.

На сегодня все.

В.

Обедала в центре, заехала в хозяйственный магазин купить идиотские круглые лампочки для ванной Пита. Проклиная строителей, которые заложили их по десять штук в каждой ванной комнате, я подошла к джипу и заметила на лобовом стекле штрафной талон, Я вскипела — это третий за год!! Приподняв «дворник», уставилась на список нарушений. Превышение допустимого времени парковки. Парковка с закрытием доступа к противопожарным насосам. Парковка в неположенном месте. У меня глаза полезли на лоб. Что за черт?

И тут увидела приписку: «Ага, попалась! Удачного дня! Майкл». Тут же позвонила ему по сотовому.

— Мне вовсе не смешно. — И правда трясло до сих пор.

— О, Вэлери, я вас напугал? Простите, пожалуйста. Я думал, это поднимет вам настроение.

Я не хотела прекращать ругань, но его голос, его искреннее раскаяние смягчили меня.

— Ну, в каком-то смысле это мило.

— Сойдет и «мило». Но я рассчитывал на «очаровательно».

— Очаровательно? Очаровательно — это оставить на стекле цветок, а не штрафной талон со всеми возможными нарушениями.

— Да, вы правы, действительно. Как глупо. Я иногда такой остолоп.

Я представила, как Майкл сидит в углу с белым колпаком на голове. Представила широкие плечи, большие ладони, шею в веснушках, маленький шрам над губой.

— Нет, нет. Никакой вы не остолоп. — Меня переполняла умилительная нежность к нему, хотелось его успокоить, погладить медно-рыжие волосы, поцеловать в лоб. — А чего это вы развешивали штрафные талоны? Я думала, вы детектив.

— Увидел ваш джип у хозяйственного магазина, схватил за рукав СНП…

— СНП?

— Службу нарушения парковки. Мы так называем девушек-служащих на автостоянках.

— Значит, вы схватили ее за рукав, и она, вероятно, зарделась от счастья.

— Значит, я попросил у СНП бланк талона, — он старательно обогнул намек на свою привлекательность, — и она дала мне его, и хватит об этом.

— Хватит об этом, — повторила я, наслаждаясь тем, как мило он произносит слова типа «хватит».

— Вы меня прощаете?

— Да, сын мой, все можно простить. Прочти три раза «Аве Мария» и позвони мне утром.

— Вы ни разу не были на исповеди, да?

— Я не католичка.

— Это я могу уладить, — заявил он.

— О, вы к чему это?

— Ни к чему. Все, больше никаких талонов. Обещаю. — Его голос стал тише.

— У меня телефон выдыхается.

— Сотовый? Вы за рулем?

— Ага.

— Тогда я вас отпущу. Я за безопасность, понятно?

— Да, сэр! — Я внезапно почувствовала какую-то защищенность, заботу, чего уже давно со мной не бывало.

На сегодня все.

В.

Зашла к Линетт за Питом и новой корзиной для французских батонов. Лицо у нее было такое, словно она только что плакала.

— Ты не обязана была покупать это, я же говорила. — Она сунула корзину в пеструю подарочную коробку, перевязала ленточкой. — Просто я думала, что тебе приятно будет посидеть и пообщаться.

В раковине было несколько грязных тарелок — недобрый знак, самый недобрый из всех возможных.

— Линетт, у тебя все в порядке?

Она поправила волосы.

— Все хорошо, спасибо, все хорошо. — Она вытянула из рукава платочек, изящно, по-дамски высморкалась. — Аллергия. Каждый год меня мучает. А так, правда, все хорошо.

Она опять высморкалась и жалобно взглянула на меня: «не лезь, пожалуйста». Я взяла корзину и пошла домой. Позвонила ей из дома, но никто не брал трубку. Поехала в обувной за новыми туфлями. Нашла под «дворником» маргаритку.

На сегодня все.

В.

Пит заявил, что терпеть не может новую футбольную команду и ненавидит меня за то, что я забрала его из команды Джерри. Сказал, никогда меня не простит.

Я расплакалась, сама удивляясь этим слезам и пугая сына. Постаралась объяснить, что это не из-за него, что я просто перенервничала, устала и волнуюсь из-за одной важной встречи.

— Какой встречи? — Он заинтересовался и, кажется, уже не так меня ненавидел.

— Это встреча для взрослых, ты тут ни при чем.

— Встреча с папой?

— Да, солнышко, папа тоже там будет.

— И вы опять поженитесь?

— Нет, солнце, мы с папой не собираемся больше жениться друг на друге. Но мы всегда будем так же тебя любить.

Пит нахмурился.

— Эй, — я присела, заглянула ему в глаза, — хочешь поговорить об этом? О нас с папой?

Он замотал головой.

— Я хочу пиццу на ужин.

Я обняла его, сжала в объятиях, Он отбивался.

— Знаешь, Пит, ты не бойся говорить об этом.

— Я не Пит. Я Чед.

Сын решил, что ему не нужно имя, которое означает пенис.

— Ладно. Чед. Ты можешь мне все-все рассказать о том, что ты думаешь. О том, как тебе грустно без папы. О том, что произошло у вас с Джерри. Ничего страшного нет в том, что тебе грустно или ты злишься. Ничего страшного, все хорошо.

Он вывернулся из моих рук.

— Я не хочу об этом говорить!

На сегодня все.

В.

Наконец-то кончился этот день. Чувствую себя так, будто все жилы вытянули. Завтрак на скорую руку, оставила Пита с няней, примчалась к залу заседаний в 9.03. Надела единственные вещи, в которых не выгляжу слоноподобной: черный нейлоновый топ, черный блейзер, черные твидовые брюки с молнией сбоку (пристрелить тех, кто придумал застегивать женские брюки спереди, слава богу, что есть боковые молнии).

— Кто-то умер? — Омар сиял чистотой и свежестью, от него великолепно пахло. Лысая голова посверкивала под лампочками, он улыбался. Хороший знак. — Надо было одеться для праздника, а не для похорон.