по мне тоскуя,

Не менее сходя с ума.

Но сразу странно попросила

Вопросы ей не задавать,

Сказала лишь — имеет силы,

Какие — мне не нужно знать.

Да, собственно, тогда неважно

Всё это было абсолютно.

Был поражён, что так отважно

И ради чувства безрассудно

Доверила свою судьбу

И согласилась стать женой.

А что касается табу –

То да, я замечал порой

Её за странным поведением,

Но появилась дочь когда,

Я сразу отогнал сомнения.

И зря… Возможно, что беда

Не посетила бы наш дом,

Сумей мы всё с ней обсудить.

Но это понял я потом,

А сразу, лишь боготворить

Готов я Веру был за чудо,

Родившееся от любви.

Рассказ затягивать не буду…»

Иван взглянул на визави,

Тот слушал с грустным интересом.

Рассказчик вновь хлебнул воды.

«Я никогда не верил в беса,

Но путь почти что до вражды

Как мы ещё пройти могли?

Как чувство наше ослабело?

А начались плохие дни

С того, что Лида заболела…

Ты, как отец, меня поймёшь,

В кошмаре ничего не надо –

Не ешь, не спишь и не живёшь,

Когда твоё болеет чадо.

Но Вера не звала врачей

И не лечила, а шептала,

В течение нескольких ночей

Меня к ребёнку не пускала.

Болезнь внезапно отступила,

Однако я наоборот

Копаться начал, что за сила

Внутри жены моей живёт.

Узнал, что и из института

Ушла она не для меня,

Дорогу перешла кому-то.

Ещё, что вся её родня

Общаться просто с ней боялась,

Не в силах странности терпеть.

Теперь со мною отдалялась,

И я уже не мог смотреть

На все загадки без прозрения,

На шёпот с заговором в ночь,

На сборы трав лесных, кореньев,

Но главное, на то, что дочь

Всё это стала повторять,

Как только первые слова

Смогла из детских уст сказать…

Сам не сошёл с ума едва.

Кота в мешке не утаить,

И постепенно в гарнизоне

Об этом стали говорить.

На счастья нашем небосклоне

Всё больше начали сгущаться

Из слухов тучи сплетен мерзких.

Я защищал её, ругаться

На службе мог со всеми дерзко.

Но мой армейский коллектив

Винил во всём, конечно, Веру.

От местных жён шёл негатив,

Ведь притворяться не умела,

Своим умом она жила,

Свободой мысли обладала,

Дружить без дружбы не могла,

Лесть в комплиментах презирала.

Я был, как между двух огней,

Любя и внешне защищая,

Сам всё же сомневался в ней,

И, от двуличия страдая,

Мог дома иногда сорваться

И в гневе даже накричать.

А Вера стала замыкаться

И больше всё при мне молчать.

Но более всего пугали

Безумных практик состояния,

Когда почти что пропадали

Сердцебиение и дыхание.

Как будто в теле жизни нет.

А рядом — маленькая Лида.

Не знал, что делать, кто совет

Мне мог бы дать, когда обиды

Со всех сторон прикрыли дружбу.

И я — практически изгой.

Ходил безрадостно на службу,

Да, если честно, и домой

Спешил я только дочки ради.

И вот в один из вечеров

Жену опять застал в обряде,

В лишь ей понятном мире снов.

Она сидела без движения,

Глаза открыты, взгляд как нить,

Лица такое выражение,

Что невозможно объяснить.

И дочка рядом с ней спала

Спокойно, мирно, безмятежно.

Мгновенно злость моя прошла.

Всё помню… Как вначале нежно

Руками Веру просто взял,

Но ощутить родное тело

Таким никак не ожидал –

Она вся, как огонь, горела.

Сознание дома не вернулось,

Её в больницу увезли,

Где, как узнал, она очнулась.

А наши местные врачи

Сказали, нужно наблюдать,

Выписывать не согласились,

Когда хотел её забрать.

Диагнозом отговорились,

Что случай этот уникальный,

Что местный врач не знает сам,

И что из клиники центральной

Специалист приедет к нам.

А дальше — поиск терапии,

Из докторов круговорот…

Закончилось в психиатрии

С ограничением свобод.

Сознательно я опущу

Всю хронологию тех дней.

Всё помнить просто не хочу,

Всегда становится больней

В воспоминаниях подробных

О том, как это пережил,

В попытках всё забыть бесплодных

О том, как Веру я любил…

С тех пор обед безбрачия дал,

А оптимизм и нрав веселый –

Для Лиды я подобным стал,

В душе же след такой тяжелый,

Что каждой ночью не уснуть!

Но всё же жизнь была не зря,

Раз дочка на прекрасный путь

Встаёт, так радуя меня».

Тут Игорь тяжело вздохнул.

Рассказ его накрыл по полной.

Ивану руку протянул:

«Гораздо более греховный

Мой путь, сейчас я расскажу,

Чтоб обо мне всё знал ты тоже.

Что заслужу — то заслужу,

Но правда мне теперь дороже».

«Нет, брат, прошу тебя, постой,

Достаточно сегодня боли,

Тем более и день такой.

Пойдём, пройдёмся лучше, Толя!»

«Пройдёмся… Мне бы убежать…» –

Мысль Майера в груди щемила.

А героин умеет ждать,

И это время наступило…

«Давай до ЗАГСа навестим

Товарища? Совсем тут рядом!

На пять минут увижусь с ним!» –

Боясь с Иваном встречи взглядом,

Съедаемый внутри грехами,

Лжепапа с места тут же встал

На выход с этими словами.

Иван кивком согласие дал.

* * *

Почти четыре, день осенний,

Проспект Приморский, дом, подъезд.

Недавно Томы новоселье

В большой квартире было здесь.

В костюм спортивный облачилась,

Наряд недолго выбирая,

И ждать любимого спустилась,

В мечтах девичьих пребывая.

Уже разрушила свой старый,

Как в песне революций41, мир,

А в мыслях новый строить стала,

Где был не нужен ни банкир,

Ни обленившийся рантье42,

Ни футболистов звёздный лидер,

Кто знает цены от «Картье43»,

Но цен на хлеб давно не видел.

Где радостью не деньги правят,

А сердце, полное любви,

Где жизнь благодарят и славят…

Вдруг фар красивые огни,

Мотора рык, как самолёт,

И брызги луж с оттенком грязи

Прервали радужный полёт

Приятных Томиных фантазий.

Чуть-чуть навеселе Пробитый

Нарядно к дому подкатил,

Парфюмом пахнущий, побритый,

Букет заранее купил.

Открыл, не выходя наружу,

Дверь пассажира у ландо44.

«Красавица, водитель нужен?

Могу ещё быть заодно

Хранителем такого тела!»

В недооткрывшуюся дверь

С кошачьей прытью Тома села:

«Я большего хочу, поверь!»

Красивой женственной улыбкой

Прильнула к Колиным губам:

«Почти вся жизнь была ошибкой,

Но