Спрашивая и утверждая, неужели я ранен и мне это видится в бреду? Или умер? Такого не бывает…

Пока я лихорадочно думал, что тут происходит, с нашей стороны оружие молчало, все смотрели как пули противника растворялись в ее плаще из темных перьев, закрывая нас самих от обстрела противника. Девушка не обращала на это никакого внимания, все неудобства поглощались странными перьями. Я невольно косил взглядом на храм за ее спиной.

Тем же оглушающе-требовательным тоном девушка продолжала:

— Я дам вам время дождаться подмоги. После того как я закончу и до рассвета, вас никто чужой не побеспокоит. Понятно?

Я кажется кивнул, а она повернулась ко мне спиной. Мозг заторможено фиксировал, что ее спина была покрыта темными маленькими перьями. На вид безумно мягкими и притягательными. Я поймал себя на мысли, что мне хочется коснуться этих перьев, даже потянулся. Девушка обернулась, я даже руку не успел отдернуть, улыбнулась. И взмахнула своей рукой — крылом, как дирижер на концерте, привлекая и так излишнее внимание.

Послышался мерный перестук, четкий, парадный, перебивая громкостью возобновившийся гул стрелкового боя. Я вздрогнул, покрутил головой, щуря глаза в попытках разглядеть в темноте неведомого барабанщика. Под рваный ритм образовалась стена из серых клубов воздуха, а девушка продолжала руководить этим серым дымом, который покрывал траву под ее ногами. Из тумана начали выходить, стройными шеренгами…. Кто это?

Люди… или призраки под невидимый бой барабана выходили и четко, по-военному строились. Впереди барабанщики, за ними кони, вытанцовывали ритм, подкованными сапогами ударяла о землю пехота и пушки старинные пушки. Как в старом кинофильме стойкие оловянные солдатики, чуть смазанные, не четкие.

Высекая искры из земли, кони расходились в право и в лево. Люди — призраки в шляпах с широкими зубчатыми нашивками, отливали серебром, виски «украсили» огромные букли. Косы, неведомый стилист прикрутил вплотную к затылку и покрасил в белый. Длинные темно — зеленые камзолы, где-то на пол-ладони ниже колен. Короткие лосины самого желтого цвета, который я мог себе вообразить, канарейка от зависти умерла бы. На ногах курносые, смазанные, натертые как зеркало, башмаки и стянутые за колено лентами с красными вдоль всей ноги пуговицами. У всех висели тонкие шпаги, больше похожие на стальные зубочистки. Руки в желтых перчатках с большими и толстыми вставками и вооруженные короткими увесистыми палками.

Пару мгновений майор не мог понять, зачем этот сумасшедший дизайнер, по которому рыдает Кащенко, выдал им дубину…потом дошло, это ружья…

Батарея из десятка старинных пушек разворачивалась на противника. Кони били копытами комьями разбрасывая землю, фыркая паром и сверкая алыми глазами.

А девушка мурлыкала мелодию марша откликаясь эхом общему ритму. Мурчание продолжалось до того момента, как последний солдат не пересек некую линию.

Нет последним вышел не солдат. Темно — зеленый мундир, однобортный с двумя рядами пуговиц. По левой стороне мундира не видно, одни награды и ордена в плоть до низкого воротника красного цвета. Аксельбант и лента схваченная внизу еще каким-то орденом, черная треугольная шляпа без всяких украшений. Перчатки, лосины с крагами, ботфорты лакированные, со стальными шпорами, образ довершали детская наивная улыбка и стальной взгляд.

Командир Отважных, протер глаза, почти до рези и черных мушек. Не раз во время обучения он видел его портрет, с переливающейся лентой через правое плечо, при орденах. Плешь на лбу прикрыта характерным «коком», худощавость, одухотворённое грандиозной мыслью старческое лицо, грустный взгляд направлен глубоко в собственную душу, горькая складка губ. Именно такой след в памяти оставил портрет, Его превосходительство генералиссимус Суворов Александр Васильевич. И вот этот немного худощавый седой старичок, невысокого роста, обернулся на меня и тихо проговорил одними губами, но я прочел:

— Русская армия приходит только освобождать, а не завоевывать… Мы русские, с нами Бог!

А девушка начала выводить слова, абсолютно заглушая иные звуки, кроме ее марша:

Мчится конь

Альпы вздымая

В новый бой

В новое пламя!

Всадник гонит смерть, таков его русский путь!

Кони за гарцевали, заплясали, склонив стяги как копья на врага. Секунда и они парадным строем ринулись на противника.

Первый ряд солдат пришел в движение. С первыми словами песни опустились на колени и сделали выстрел. Призраки или ряженные, но звук, запах сгоревшего дымного пороха, огонь из стволов, мужские голоса, рефреном повторяющие песню — все это было. Было! Шальные глаза моего зама, прикрывающего отход гражданских из-за второго валуна, подтвердили, что не мне одному это привиделось. Возможно даже будем лежать в соседних палатах.

Тем временем вторые ряды сменили первые, так же опустившись на колено и произведя выстрел. Задние ряды громко вторили музыке, образуя хор, пока ждали своей очереди для залпа. Казалось даже залпы были подчинены звукам марша.

Вражий край

Взят на рассвете

И Дунай

Вспять гонит ветер

Он к победам шёл, от пули не пряча грудь!

Я прекрасно помнил, что нахожусь в лесу, но там куда улетели всадники — становилось поле, своими стягами они «стирали лес». Враги стали видны как на ладони. Растерянные, злые, они стреляли в нашу сторону, но пули исчезали, словно увязнув в старинных мундирах. А еще в этих миражах был день, не глухая ночь. Полоса дня, между двумя кусками ночи. Дикая мысль — а что покажут камеры и коптеры, если они здесь появятся?

Пули, порох —

Жизнь сурова

Но, коль с нами граф Суворов

Значит, победим!

В мире войн… Музыка стройная… Пушек вой… Словно симфония! Нас ведёт в предсмертный бой…. Моцарт военного дела…. Дирижируя судьбой… Шёл до конца, до предела…. Моцарт военного дела!

Сотни мужских глоток и ведущий ясный, звонкий голосок девушки. Не знаю уж как там у противника, но я смотрел на все это разинув рот.

Я мало чего боюсь на этом свете, не за себя так точно, слишком многое повидал, но тут. Призрачные войны отстреляли свои мушкеты, примкнули штыки и направились в лес. Чеканя шаг, как на параде, где движение становятся слитными и едиными. Крики иногда перебивали хор русской армии, но на какое-то мгновение, не больше. Потом вновь звучала песня, задорная, веселая — живая.

Воины, единым заученным движением, били штыками, удар, вдох, шаг, удар, вдох. Призрачная природа оружия никак не мешала наносить раны.

Едва прозрачные, как слегка затертые, воины гнали укронацистов все дальше по своему призрачному полю. А рядом с девушкой — птицей стоял фельдмаршал. Он залихватски подпевал, постоянно чуточку подпрыгивая. Потом обернулся на меня, глянул на птицу и махнул мне рукой.

Себе не врут. По крайней мере я себе врать не приучен. Я сделал