Предмет за предметом… карман за карманом… складку за складкой…

Опять стал накрапывать дождик.

На ухабистую дорогу, по которой за последние два часа не проехало ни одной машины, начинал опускаться вечер…

Высокая стройная красавица с черными волосами и с австрийским «Глоком» в правой руке не успела закончить с проверкой и половины трофейной одежды, когда раскаленный докрасна металлический стержень вдруг воткнулся ей в поясницу чуть правее позвоночника и лишь каким-то неподдающимся объяснению чудом не опрокинул ее на асфальт. И в тот же миг всю правую часть спины, все внутренности пронзила такая дикая боль, какой она не испытывала никогда в жизни.

Девушка коротко вскрикнула и на короткое время даже утратила чувство реальности. Дыхание сперло, перед глазами встала непроницаемая пелена. Всё остальное, за исключением этой ужасающей боли, перестало существовать.

В окружающую действительность ее вернул второй стержень, вонзившийся в спину чуть повыше первого.

Может быть, потому, что две эти вспышки дикой боли от обоих ударов каким-то образом нивелировали друг друга и утратили свою остроту, распределившись по всему телу…

Может быть, потому что до ушей девушки донесся звук выстрела, и она поняла, что кто-то подкрался к ней сзади и теперь ее (потерявшую бдительность) хладнокровно расстреливает — во что бы то ни стало надо дать подонку отпор…

Может быть, это был шок, и только поэтому у нее получилось, скрипнув зубами, окончательно не потерять от боли сознания. Более того, сохранить и ясность взора, и четкость движений, и верность руки…

Может быть…

Если бы не одно из этих «может быть», то и Шалва, и его кунак (оба в пестреньких трусиках-плавках) остались бы живы. Почему они при первом же выстреле не бросились наземь и не попытались откатиться по асфальту с дороги, почему хотя бы не бросились в рассыпную, почему продолжали стоять вплотную друг к другу в каком-то десятке шагов от раненой девушки, объясняется только одним:

Всё-таки не профессионалы! Обычные дилетанты! А дилетанты, которые лезут не в свое дело, обречены!!! Первая же пуля, выпущенная из «Глока», угодила точно в переносицу Шалве, вторая пробила низ живота его уже мертвого тела. Три следующие кучно легли в левую половину груди его кунака.

«Эти готовы, — сумев на секунду вышвырнуть из сознания одурманивающую боль, подумала девушка. — Готова и я. Остались минуты. Мне прострелили печень, — хладнокровно поставила она сама себе смертельный диагноз. — Теперь поквитаться бы с этим стрелком и можно с чистой совестью подыхать. Только как поквитаться? Где мне его искать?

А-а-а… Наплевать… Пес с ним… Пусть живет, сволочь… А мне бы прилечь… И поскорее потерять сознание… О, черт, как же больно… Прилечь… прилечь…»

Не выпуская из правой руки пластиковую рукоятку «Глока», она опрокинулась на длинное черное пальто, валявшееся почти под самым боком, даже нашла в себе силы подтянуть себе под голову свитер одного из кавказов.

Где ж ты, мерзавец, стреляющий девушкам в спины? Покажись! Дай взглянуть на тебя хоть одним глазом! Не убить… хоть посмотреть… Покажись же!.. Ну покажись…

Она уже ни на что не надеялась. Просто, наверно, забыла, что не исполнить последнее желание умирающего — грех… Ее последнее желание неожиданно было исполнено. Откуда он появился, красивая девушка с черными волосами и с пробитой в двух местах навылет спиной, так и не поняла, но мерзавец вдруг нарисовался возле нее, и первое, что зафиксировал ее уже затуманенный взор, были такое же длинное черное пальто, на котором она лежала сейчас, и опущенная стволом книзу винтовка с оптическим прицелом.

Марку винтовки девушка определить не смогла.

Хотя в оружии-то она разбиралась.

— Гнида! — Ствол ткнул ее точно в одно из выходных пулевых отверстий на груди, и она выдавила из себя еле слышный стон. — Ты всё же успела достать их. Это моя ошибка, что не сумел замочить тебя с первого выстрела…

Мерзавец, стреляющий девушкам в спины, говорил, как и его кунаки, с кавказским акцентом, но, в отличие от них, до сих пор не исковеркал ни единого слова. Впрочем, девушке было на это плевать. Вопрос, который заботил ее сейчас, был куда поважнее.

— …Мне очень жаль, что ты умрешь уже скоро…

Неуклюже подломленная под спину рука, в которой по-прежнему был зажат «Глок», начала медленное, почти незаметное движение в сторону.

— …Мне очень жаль, что ничем уже не могу помочь тебе, сделать так, чтобы ты поправилась, и я смог бы забрать тебя к себе. Там бы ты подыхала очень долго…

Ствол винтовки перестал ковырять рану в груди и отодвинулся в сторону.

Правую руку наконец удалось высвободить из-под спины. Теперь оставалось всего ничего: найти в себе силы поднять пистолет и надавить указательным пальцем на спуск. И ни в коем случае не промахнуться с первого выстрела, потому что на второй времени уже не будет.

— …Ты подыхала бы месяц… Нет, дольше. Ты подыхала бы год. Каждый день я отрезал бы от тебя по кусочку…

Девушка секунд на десять закрыла глаза, концентрируясь, словно атлет перед стартом на спринтерскую дистанцию, будто каскадер перед тем, как выполнить смертельно опасный трюк.

— …Я бы скачал с Интернета список всех самых жестоких пыток средневековья. Слышишь, ты, сука?..

«Неужели этот ублюдок не видит, что у меня в руке зажат пистолет? Или он просто решил, что я для него уже безопасна, что уже не способна шевельнуть ни единой конечностью? А может, решил поиграть со мной в игру „Кто выстрелит первым?“ Ведь бывают же и такие маньяки».

— Ты слышишь меня? — Мерзавец, стреляющий девушкам в спины низко склонился над своей жертвой. Он хотел убедиться, жива ли еще скорчившаяся на пропитавшемся кровью пальто юная девушка, или он говорит в пустоту. — Или ты уже сдохла?

Она очень хотела ответить: «Сейчас сдохнешь ты!» Но вместо этого на губах только выступила кровавая пена. И получилось совершенно нематериальное: «Тпр-р-р-ру»…

…слившееся воедино с абсолютно материальным хлопком пистолетного выстрела. «Глок-19» бил в упор в грудь нависшего над своей жертвой убийце.

Выстрел… второй… третий… четвертый… пятый… сухой щелчок бойка. В пистолете больше не осталось патронов.

А девушка ощутила на себе непомерную тяжесть придавившего ее сверху мертвого тела. И поняла, что отмщена. Но теперь из-за этого груза она не сможет сделать ни вдоха, ни выдоха. Жить осталось не больше минуты.

Господи, буде мне милостив, грешнице!!!

…Последней мыслью (ясной и четкой) перед тем, как красивая девушка с черными волосами и простреленной в двух местах поясницей потеряла сознание, была, как ни странно: «А ведь этот сопляк, которого я оставила в „Форде“ с разбитой башкой, всё же таки заправил мне доктора.[17]В «Пассате» их было не трое, а четверо. И кроме ПМа и «Кипарисов» там была еще и плеть[18]с оптикой. Купилась, дура. Поверила. Потому и мертва.