Он рассудил так: если факт появления дочери Редда еще могли зафиксировать на камеры, то со взломом сложнее – все следы вредоносного ПО Эмиль удалил, заменив жесткий диск, чтобы нельзя было найти и следа проникновения.

На этом этапе игры с невидимым противником он мог вздохнуть спокойней. Эмиль не совершил ничего противозаконного, что было бы легко доказать в суде. А если пристанут – он лишь почистил дядин ноут и не смотрел это видео. Испанской полиции Эмиль выслал свой отчет, где честно описал все характеристики убийцы – в газетах его прозвали «Мадридский «Крик», окрестив преступление в Прадо «Мадридской резней бензопилой».

Тревожащейся Вере и надутому Юберу Эмиль пытался объяснить, что спецслужбы не стали бы копать под него, начиная так далеко, аж из Испании, и устраивать публичную резню в музее в другой стране. Ему виделось некое частное лицо за этим преступлением, причем водившее личное знакомство с Аксель Редда. Но Вера упрямо твердила, что слишком много совпадений: резню устроили именно в музее нарочно. Сестра Эмиля занималась преступлениями, связанными с предметами искусства, сам он часто брал дела с утерей картин, старинных книг и музыкальных инструментов. И нельзя забывать: Аска пришла к нему именно в тот самый злосчастный день, когда новостной ролик уже гулял по сети, а также и тот факт, что Эмиль учился когда-то у ее отца, осужденного за причинение вреда своему прямому начальству.

В ответ от шефа она получала целую тонну очень нелогичных убеждений, которые начинались фразой: «Между этими тремя событиями могут пролегать глубокие пропасти, мы не должны спешить с выводами – полетят невинные головы». Эмиль считал, что правильнее будет установить за Аской слежку, выяснить, чем она и ее отец занимаются, чего хотят, а уж затем втягивать власти.

В один из жарких июльских полдней Вера и Эмиль сидели в кафе «А Лакруа Патисье» в Латинском квартале, на набережной Монтебелло. На той стороне реки застыло полотно строительных лесов и заборов из профнастила, за ними прятался поврежденный при пожаре Нотр-Дам. Через проезжую часть, по которой сновал непрекращающийся поток машин, стоял ряд лавочек с сувенирами и картинами уличных художников. По тротуару толпами ходили люди. Ветерок шевелил сочно-зеленые, омытые летним дождем кроны лип.

Они выбрали кафе недалеко от лицея Фенелон, что заканчивала Аска, – оставался последний экзамен, назначенный на сегодня. Вокруг самого лицея было невозможно спрятаться: узкие улочки, полупустые кафе, двое детективов за столиком оказались бы слишком заметными. Девушка никуда не денется, пока не напишет предмет, поэтому Эмиль решил отойти на безопасное расстояние и ждать.

Вера слушала Эмиля, глядя на него с прищуром. Его было не узнать. Светлые джинсы, белая футболка с длинными рукавами, чтобы скрыть татуировки, белая бейсболка, козырьком назад, под которой он спрятал выкрашенные в угольно-черный волосы, Эмиль даже вынул пирсинг и выглядел, как ученик терминаля – последнего класса лицея.

Неужели Аске и вправду удалось его изменить?

Вера старалась над ним не подшучивать, но так и подмывало сказать «тили-тили-тесто»! Всю неделю он охотился с фотоаппаратом за девчонкой в юбке японской школьницы, снимал людей, с которыми она общалась, и места, куда она ходила. По вечерам они с Верой и Зоей отсматривали материал, и он долго мучил сестру, заставляя составлять психологические профили заснятых людей лишь по нескольким изображением.

– Физиогномики недостаточно для психологического профиля, ты же знаешь, – пыталась отвертеться Зоя.

– Хотя бы приблизительно! – наседал на нее Эмиль. – Нам нужно расставить маркеры подозрительных личностей, с которыми она имеет дело.

Выяснилось, что в обществе Аска не была Аской, хотя одевалась так же – в юбку японской школьницы, яркие футболки и разноцветные кеды. Ее даже звали иначе. Она была милой лицеисткой Аксель Редда с эмотивным характером, милой улыбочкой и опущенными в пол глазками. Потрясающая маска! Вера сначала предположила, что девчонка заметила слежку, поэтому такая из себя скромняга, но это было не так…

Судя по тому, как она училась в лицее и что о ней говорили учителя, Аска умела отлично перевоплощаться в разные психотипы. Чтобы доказать это, Эмиль, умело вооружившись фальшивым удостоверением соцработника, опросил преподавателей Фенелона. И что он узнал? Аксель Редда обладала редкой отзывчивостью, всегда получала балл не ниже семнадцати[8], а по поведению ей поставили девятнадцать – выше этой оценки не было ни у кого из выпускников за всю историю лицея.

Для него стало вызовом раскрыть личность Аски и то, как она развила в себе этот редкий дар подстройки. Неужели подобный навык привил ей отец – полковник разведки? Любого она могла посадить на крючок, как самого Эмиля. Эмиля! На которого не нашел управы даже его дядя Кристоф – начальник уголовной полиции.

– Такая суперсила – либо данность от природы, либо она достается дорогой ценой, – объяснял шеф. – И если это ее способ выживания, то нужно что-то делать… Вытаскивать ее!

И он продолжал за ней ходить тенью в надежде, что сможет подтвердить свою теорию доказательствами, обдумывал, как проникнуть в ее квартиру и понаставить жучков, стащить ноутбук, скопировать данные с помощью специальных утилит или сделать клон жесткого диска. Его останавливал только страх перед бывшим преподавателем, которого он считал страшным демоном и одновременно восхищался им. Поэтому дальше фотоохоты пока не заходил.

А сегодня ему зачем-то понадобилось присутствие Веры во время одной из таких слежек.

– Ты не видишь того, что увидел я, – с жаром шептал Эмиль, стиснув ее запястье, пока они сидели за столиком в «А Лакруа Патисье».

– Чего же я не увидела? – злилась Вера, видя за одержимостью Эмиля лишь внезапно вспыхнувшее чувство; оно могло быть присуще подростку, но не тридцатилетнему мужчине, у которого имелась полицейская служба за плечами.

– Синяки на руках и шее. Отец ее лупит.

– Это дело социальных служб.

– Уже нет. Теперь это мое дело. – Он стиснул руку Веры еще сильнее и нагнулся к белому мраморному столику. Между двумя чашками недопитого кофе лежал его фотоаппарат с огромным объективом. – Когда я сжал ее руку… нарочно сделал так, чтобы было больно – очень больно: прищемил пальцами кожу и надавил на несколько болезненных точек вот здесь…

Он показал на Верином запястье сначала место, где пролегали два тонких сухожилия и веточка вен, а затем на углубление между большим и указательным пальцем с пучком нервных окончаний.

– Я видел, как у нее начала синеть кисть, и она не могла двигать пальцами. Любой другой на ее месте взвизгнул бы, подпрыгнул, выдернул руку, а особо чувствительный потерял бы сознание от болевого шока.