— В особенности ради старого доброго Рейвен-Хилла, — сказал Том. — Мэри Берд ненавидит его обитателей лютой ненавистью.

— Это великая идея, Ник, но боюсь, ничего не получится, — вздохнул Цим.

— Мэри Берд все еще злится на полицейских и всех тех, кто издевался над ее братом, — добавил Том. — Я не виню ее. В старые времена все добропорядочные жители Рейвен-Хилл на него ополчились. Несколько раз сажали в тюрьму. Хотели выселить из города. Лавочники перестали его обслуживать. Скандал, да и только!

— Как рассказывал мой отец, Селуин Берд создавал массу проблем, — деликатно заметил Цим. — Недоверчивый брюзга, он вечно попадал в переделки. В те далекие времена ханжество было в большой чести. Гулять по Рейвен-Хилл в саронге с голой грудью, с заплетенной в косу бородой и волосами до пояса, как это делал Селуин Берд, было небезопасно.

— Не понимаю, почему, — пожал плечами Том.

Странно бы было, если бы он понял.

— Они с сестрой жили вместе до самой его смерти, — сказал Цим. — Она была ему предана. Много моложе, чем он. Тоже художница, но никогда не была так известна, как брат.

Мы уклонились от темы.

— Я считаю, в любом случае нам следует поговорить с ней о картине, — настаивал я. — Это ведь спасет ярмарку?

— Безусловно, — согласился Цим. — Если бы только удалось заполучить ее!

Он поднялся:

— Я вот что сделаю. Сегодня вечером вынесу это предложение на рассмотрение комитета. Возможно, кто-нибудь захочет навестить Мэри Берд.

Тем же вечером за обедом в «Акрополисе», любимом ресторане отца, я поделился с родителями своей идеей.

— Прекрасная картина, но отвратительный тип, этот Селуин Берд, бррр! — сказал отец. — Вечно голый. Ненавидел греков.

— Селуин Берд всех ненавидел, Деметриус, — улыбнулась мама. — Ему было все равно, грек ты или нет. Я прекрасно его помню. А как вы враждовали с ним. О, это было ужасно!

— Еще бы! Мне не нравится, когда меня будят по сто раз за ночь! Мне не нравятся шумные вечеринки! Мне не нравится, когда сумасшедшие разгуливают на свободе! — проворчал отец.

— Вы с мамой знали Селуина Берда?

Я был в восторге. Он ведь и в самом деле знаменитость. Странно, что папа и мама были знакомы с ним. Они никогда раньше этого не рассказывали.

— Конечно. Мы жили через дорогу. Видели его постоянно. Старый, тощий и вечно злой, гонял палкой собак и маленьких детей, — сказала мама, мирно доедая рагу из баранины.

— Вы понимаете, его картина привлечет людей на ярмарку!

— Забавно получается, — заметил папа. — При жизни Селуин Берд всем только мешал. А когда умер, все его полюбили.

— Перестань, Деметриус!

— Он что, правда ходил раздетым? — спросил я.

— Да! — ответил папа.

— Нет, — возразила мама. — Когда мы с ним общались, этого за ним не водилось. В халате он любил гулять, это да. Иногда просто завернувшись в простыню. Думаю, в годы его молодости это не одобрялось. Но в наше время, — она пожала плечами, — это уже значения не имело.

— Для меня имело, — проворчал отец. — Старый безмозглый дурак. И его сестра тоже. Такая же, как он. Сумасшедшая.

— Она умерла? — спросила мама.

Я покачал головой:

— Нет. Жива и здорова. Живет в том же доме. И надеюсь, не такая нервная, как раньше. Если я хочу заработать на ярмарке, то мне понадобится ее помощь.

Отправляя в рот ложечку риса, я заметил, как родители обменялись горделивыми взглядами. Им было приятно думать, что я начинаю заниматься делом. К счастью, они не знали, зачем мне деньги.

Мое хорошее настроение продержалось весь следующий день. Его не смог испортить даже рабский труд в саду мадам Кларис. Но вечер все изменил.

— Что-то не ладится с Мэри Берд, — сообщил мне Элмо по телефону. — Миссис Дриск-Хаскелл заходила к ней сегодня. Та даже не впустила ее. А записку, которую миссис Дриск-Хаскелл подсунула под дверь, разорвала на кусочки и швырнула обратно.

— Зачем они послали Дриск-Хаскелл? — взорвался я. — Почему не пошел Цим?

— Отец сказал, что ему самому идти бесполезно, — ответил Элмо. — Он добивается интервью у Мэри Берд с тех самых пор, как стал редактором «Пера». Они с ней два сапога пара — снега зимой не допросишься. А миссис Дриск-Хаскелл вызвалась сама.

— Отлично, — сказал я мрачно. — Они что, отменят теперь ярмарку?

— Они хотят последний раз собраться — решить, что еще предпринять. Если бы не ты, Ник, они бы и этого не сделали. Еще не все потеряно.

Я повесил трубку в жутком раздражении. Моя идея была действительно хороша, а ярмарочный комитет задушил ее на корню. Убежден, Мэри Берд дала бы картину, если б ее попросил тот, кто умеет разговаривать с людьми.

Я, к примеру.

Но сейчас слишком поздно. Она и вправду рассердится, если снова просить ее о том, в чем она уже один раз отказала.

Нет, моей идеей не воспользовались, а ярмарочному комитету едва ли удастся придумать что-нибудь столь же удачное. Вместе с моей идеей вскоре умрет и ярмарка. Этот телефонный хулиган своего добьется.

Он подумает, что запугал нас. Это злило меня еще больше, чем то, что я потеряю все деньги, которые надеялся заработать на компьютерных играх. А это кое-что значит.

Наступило утро четверга — день доставки «Пера».

— Дети, сегодня будьте начеку, — предупредил Цим, загружая газеты в наши тележки. — Я уверен, что реальной опасности нет, да и полиция думает так же. Но все равно — остерегайтесь подозрительных личностей. Вчера этот сумасшедший звонил каждый час, требуя ничего не печатать о ярмарке.

Ришель уставилась на тележку с газетами, будто там кишели змеи:

— Вся первая страница — только о ярмарке!

— Разумеется, — подтвердил Элмо. — А ты что думала, мы будем плясать под его дудку?

— Представляешь, как глупо бы выглядело «Перо», если бы ярмарку отменили? — шепнул я Лиз. — Может, просто поменьше писать о ней?

— Ярмарка еще жива, Ник, — повернувшись ко мне, громко сказал Цим. — И лично я собираюсь стоять за нее до конца! Еще не время сдаваться!

Элмо и Лиз энергично закивали.

Я пожал плечами. В любом случае у нас ничего не выйдет. Гораздо лучше, на мой взгляд, тихо и спокойно все прекратить, пока еще нас не принимают за полных идиотов. Но спорить с Цимом бесполезно. Он очень упрям. Он бывает таким же упрямым, как Элмо. А это кое-что значит.

Чувствовалось, что Ришель никак не может прийти в себя.

— Ришель, расслабься, — хихикнул Том. — С тобой все будет в порядке. Только не разноси газеты в дома пурпурного цвета. Или где номер дома с цифрой «три». Или где номер дома делится на три. Или в дома с тремя окнами на улицу, или с тремя ступеньками, или с тремя трубами, или…