— Ты, кстати, обращал внимание на то, что рукоять жезла украшают две змеи? — явно оценив несколько сомнительный комплимент, довольно потер руки корифей науки.

— Нет, — признался Ярослав.

— Все дело в том, что одна из них символизирует медицину, а вторая — торговлю (финансы, если хочешь), то есть главные сферы деятельности евреев.

— И о чем это говорит?

— Откроем Ветхий Завет или Тору… Что мы там находим? Что иудеи заключают соглашение с неким Богом, которого они будут считать единственным, а тот взамен научит их, как достигать своих целей, возвышаться над остальными народами Земли…

— Но вы же сами говорили, что этот Бог — Янус или Яхве… — перебил его секретный агент.

— Я? — огорченно даже удивился Мыльников, как бы мысленно поражаясь самому себе.

(Это ж надо, чтобы какой-то сосунок умудрился поймать его — академика, признанного авторитета в философской науке! — на такой нелепой неточности.)

— Да! — подтвердил Ярослав.

— Будь добр, не беги впереди паровоза. Придет время, и я все тебе объясню, — сердито пробурчал Дмитрий Юрьевич, пытаясь выкарабкаться из собственноручно выкопанной ямы. — А пока… Давай вернемся к нашим баранам, то есть к свиткам.

— Давно пора!

— Чтобы осознать их важность, следует перенестись ненадолго в то далекое время, когда самого Михайла Васильевича Ломоносова еще и в помине не было на нашем белом свете…

— Давайте попробуем, — не стал спорить Плечов.

— В то время на Севере нашей необъятной Родины еще обитали люди с уникальными, удивительными способностями. Нагнать ниоткуда снежную вьюгу или устроить на море шторм для них — пара пустяков, проще пареной репы, — закрутил интригу Мыльников.

— Полагаю, вы имеете в виду шаманов? — как бы между прочим вставил Плечов, направляя в нужное русло дальнейший ход беседы.

— Совершенно верно, дорогой мой друг. Выражаясь вашим языком: так точно, — по-военному подтвердил его догадку оппонент. — Так вот… Однажды группа этих самых колдунов-шаманов заявилась к местному жителю Василию Дорофеевичу Ломоносову и предложила его еще не родившемуся первенцу работу, с которой, по их мнению, мог справиться только он один. В качестве аванса дали столько денег, что Василий мгновенно стал одним из богатейших людей края: заимел усадьбу с домом, пруд для рыбы и даже собственный корабль.

— Что-то такое я уже читал, — поспешил вставить неизменные «пять копеек» агент Вождя. — Кажется, у Костомарова.

— Ты прав… Именно Николай Иванович в своих трудах неоднократно намекал на подобные обстоятельства, — подтвердил «светоч философской мысли», с привычной легкостью переходя с «вы» на «ты». — Мол, корни, истоки гениальности Ломоносова следует искать на его малой родине.

— И что же эти самые шаманы хотели взамен?

— А то ты не догадываешься? — с хитрецой посмотрел на него Мыльников.

— Нет! — добродушно признался его молодой оппонент, хотя многое из того, что собирался сказать коллега, было ему хорошо известно.

Но кто-то же должен быть умнее?

И вовремя промолчать!

— Выяснилось сие через несколько лет, когда они передали Василию Дорофеевичу футляр со странными свитками, — не догадываясь о планах московского гостя развязать ему язык, спокойно продолжил объяснять свою позицию академик. — Мол, «дай сыну — пусть прочтет».

— Хотите сказать, что это были тексты мудрецов Гипербореи? — в конечном итоге все же предпочел не скрывать свою осведомленность в теме, которой он посвятил немало лет, Ярослав Иванович.

Ну сколько можно прикидываться дурачком?

Так и квалификацию утратить недолго.

— Лично у меня по этому поводу никаких сомнений нет. Особенно после консультаций с моим отцом, — с гордым видом заявил Дмитрий Юрьевич и продолжил: — Михайло вырос и подался в странствия. Не за деньгами — за знаниями. Учился он сначала в России. Потом пять лет обивал пороги иностранных университетов. И всюду возил с собой футляр с гиперборейскими свитками. Первым, кто удостоился чести их лицезреть, стал профессор Славяно-греко-латинской академии Феофан Прокопович. Он-то впоследствии и прикрыл любимого ученика, заверив руководство заведения, что Михайло — сын сельского священника (простых смертных туда не брали)! И даже помог осилить латынь — язык языков, без которого в те годы — никуда. Однако и ему не удалось расшифровать странные тексты. Феофан лишь предположил, кстати, не без оснований, что они очень напоминают писания средневековых алхимиков.

— Откуда вам все это известно, товарищ академик?

— От верблюда, — буркнул Мыльников, выражаясь явно в стиле главного героя нашего повествования. Недаром говорят: с кем поведешься — от того и наберешься. — Двугорбого… Ты меня на слове больше не лови, ладно? Не люблю я этого!

Глава 7

Лишь после того, как Ярослав Иванович клятвенно заверил собеседника, что перебивать его больше не будет, академик продолжил свой рассказ:

— «Феофан Прокопович оказал великую услугу Отечеству — он даровал России Ломоносова».

Некоторые исследователи жизни и деятельности величайшего русского ученого приписывают это изречение Александру Рихтеру… Однако людей с такими, как бы сейчас сказали, персональными данными в России в то время была тьма-тьмущая… Среди них — и юристы, и финансисты, и дипломаты, и прочие «известные государственные деятели». Кто из них дал столь лестную характеристику духовному наставнику Михаила Васильевича — автор этой книги так и не докопался. Но кто бы то ни был, полностью согласен с такой высокой оценкой.

«По своим воззрениям Феофан являет собой приверженца доктрины, которая признает Бога как мировой разум, который сконструировал целесообразную “машину” природы, придал ей законы и движение, но отвергает дальнейшее вмешательство его в самодвижение природы и не допускает иных путей к познанию Бога, кроме разума. Сначала человек, по Феофану, обожествлял стихии природы, затем — отдельных конкретных людей и, наконец, абстрактные моральные качества, способности, силы человека, что говорит о человеческом происхождении веры в бога» — такой запутанный вывод сделал Ломоносов после общения с этим неординарным, высокообразованным, мудрым человеком.

«Прокопович сближает бога с закономерностью природы, материи. В связи с подобным отождествлением понятий “бог” и “природа” — они у него не только переплетаются, но и противоречат друг другу, потому как во втором случае он допускает творение мира богом, а в первом — его исключает. Если бог существует в вещах, если он сливается с природой и есть вездесущий, то без природы, без вещей нет и бога», — еще один постулат великого учителя, который Михайло запомнит на всю жизнь.

Конечно, противоречивость таких суждений была очевидна для русского гения.

Но…

Тогда ему не исполнилось еще и четверти века.

Перечить признанному авторитету, которому обязан всеми своими достижениями?

Нет. Не по-русски это.

Лучше понабраться ума-разума, послушать, разобрать, проанализировать иные — альтернативные — точки зрения и тогда уже вступить в полноправную творческую дискуссию.

Уже состоявшимся ученым.

С широко известным именем.