Однако вернемся к государевой невесте, ее императорскому,стало быть, высочеству Марии Александровне. Ей был назначен особый штат двора в115 человек, а сумма на его содержание – 34 тысячи рублей в год, в том числе наее стол – двенадцать тысяч и на платье – пять тысяч. Оставшееся ассигнованиепредназначалось на жалованье придворным чинам: гофмейстеру, камергеру,камер-фрейлинам, штатс-фрейлинам и прочим, а также обслуживающему персоналу,включавшему лакеев, гайдуков, пажей, певчих, поваров, конюхов, гребцов и т. д.

Весь пышный штат возглавляла Варвара Михайловна Арсеньева.Теплое местечко обер-гофмейстерины, предназначавшееся для нее, должно былоприносить ей две тысячи рублей в год.

И много еще было сказано такого (например, о включениисветлейшего, невесты и прочих Меншиковых в «генеральный календарь на 1728 год»,наряду с царем и членами царского семейства: дочерьми Петра I и брата егоИвана), что крепко испортило настроение гостям, поэтому все с облегчениемвздохнули, когда официальная церемония завершилась. После обряда присутствующиестали приносить новообрученным поздравления, сделалась большая давка, всецеловали государю руку, а государь целовал поздравлявших в уста и, по обычаютого времени, подносил своими руками в кубках венгерское вино. Замечено было,что красавчик Сапега, бывший жених теперешней царской невесты, осмелилсяприблизиться к ней и оказывал всяческие знаки уважения и любезности (целовалвесьма длительно ручку, шептал что-то, играл миндалевидными рыжими глазами,подавал вино – освежиться ее императорскому высочеству…). В список будущихфаворитов будущей царицы Петр Сапега стал под номером один.

Потом начались танцы. Потом царь простился с невестою иновыми родственниками, велел всем продолжать веселиться без него и уехал… сИваном Долгоруковым в Петергоф, на охоту.

Она протанцевала с женихом всего лишь раз, прежде чем онсорвался на охоту, будто школяр – с надоевшего урока. Конечно, отрок, мальчишка,но все заметили, что царь при столь важном событии своей жизни не показал тойнежности, какую можно было бы требовать от жениха к невесте. Сбежал послепервого же танца, хотя общеизвестно, что танцы служат для начала всякого романаи сближения самым могущественным основанием. И эта вертихвостка, красоткарыжая, цесаревна Елизавета, унеслась вместе с ним, так высоко подобрав юбки,чтоб не мешали быстро бежать, что ее стройные ножки, обтянутые наимоднейшимизелеными чулочками с золотыми, серебряными и желтыми стрелками, открылись чутьне до колен к восторгу всех, кто это видел. Ну что ж, хоть Мария и ощущала всейкожею ненависть к себе этой цесаревны с бойкими глазами, а все ж не могла непризнать, что Елизавета – само удовольствие, пыл чувств и страстей. От нее бы,небось, жених не сбежал! Мария мрачно думала об этом, когда Петр Сапегасклонился перед своей бывшей невестою и нижайше пригласил ее в менуэт.

Мария медленно пошла с ним. Ощутив значительное пожатие егопальцев, почувствовала себя неловко и смешно, а ведь Сапега, конечно, хотелпробудить в ней память о былом! Она взглянула на него с весьма холодным духом,и во рту стало как-то… железно, словно объелась варенья или другого сладкого.Ежели б она не влюбилась в Сапегу заочно, лишь по слухам, то никогда не смоглабы очароваться этой приторной красотой – теперь это сделалось ей вполне ясно.Просто удивительно, как больно поразило Машу, что Сапега, обещавшийвсенепременно умереть, «когда б жестокие небеса лишили его любви Марии», таклегко отступился от нее по приказу императрицы, даже не сделав попытки бежать сней, хотя это было делом в ту пору весьма распространенным. Сапега отговорилсяневозможностью ослушаться государыни, но теперь-то Мария знала, что он всеголишь боялся прогневить щедрую любовницу, ибо покойная Екатерина жаловала иотца, и сына.

Маша заученно раздвинула губы в улыбке – хотя улыбка сиябыла исполнена уныния и печали.

Сапега, коему она предалась всем пылом юного сердца,отвернулся от нее по одному мановению властительной руки. А мальчик,назначенный ей в мужья, умчался гонять по полям, по лесам, не проявив к невестеи доли той нежности и любезности, каких от него ожидали хотя бы из соображенийучтивости!

«Ах, да нужна ли мне его учтивость! – едва не заломила Машаруки в отчаянии. – Нежность его, любезность притворная – мне на что?! Любвинадо мне, истинности чувств! Ужели все мужчины не умеют любить и не бываютпостоянны?!»

Она зло выдернула руки из чересчур уж осмелевших пальцевСапеги и испытала легкое подобие удовольствия, увидав, как он обескуражился идаже струхнул.

– Я устала! – сквозь зубы процедила Мария, и Сапега наподгибающихся ногах отвел ее к креслу. Она не удостоила его взгляда, и онстушевался, с тоскою поняв, что вступление в новую блестящую должность фаворитаоткладывается, пожалуй, до неопределенного времени.

Мария тут же забыла о нем и вгляделась в толпу, выискиваябатюшку. Нетрудно его найти – вон, возвышается над присутствующими, и, чудится,некие незримые волны источаются его взором, голосом, этой его манерою слегкапохлопывать собеседника по плечу, как бы подчеркивая, что ничего опасаться нестоит, коли рядом всесильный, всемогущий Александр Данилыч Меншиков… и прочая,и прочая, и прочая.

«Да он и впрямь всесилен! – угрюмо подумала Маша. – Послетого как Сапегу от меня отняли, все ворчал, награды требовал за урон своейчести – вот и востребовал. А сейчас он здесь, словно повар, да, вот именно,словно повар, который мешает щи: в одну сторону поведет уполовником – и всеовощи туда завертятся, в другую – пожалуйста, туда! Вот так он кружит всех – именя с ними вместе. И какая чушь, будто бы лишь от моего брака с государемзависело его счастье и благополучие! Это для него просто еще один бриллиант вкорону… а что его даже и не видно в блеске остальных, так ему сие безразлично…я ему тоже безразлична, и счастие мое, и сердце».