Шлеп-шарк. Шлеп-шарк. К Лиге приблизился Хромой Йенс, деревенский калека.

— Что тут у тебя, Лига Лонгфилд?

— Да вот, отец… Кто-то переехал его и сбросил с дороги.

— Выглядит не ахти.

— Он мертв…

Па лежал в канаве, смущая живых своим видом: голова в грязной воде, уцелевшая половина лица как будто погружена в сон, один глаз чуть приоткрыт, в волосах сухие листья, точно у девушки, нарядившейся на осенний карнавал, красный лист прилип к зияющей ране на голове.

— Видать, попал под лошадь.

— Да, видать.

Из желудка к горлу Лиги подкатил комок, она сглотнула и отправила его обратно. Еще не хватало лить слезы по старому негодяю. Кого оплакивать — его?

Другая часть ее, однако, пребывала в смятении. А жила бы она вообще на свете без этого человека, без его голоса и фигуры, определявших каждый ее шаг? Лига не имела ни малейшего представления, как существовать в одиночку. Хотя нет, почему в одиночку? С ребенком, с ее ребеночком!

Йенс повозил костылем по дороге.

— Уложишь его на кухонный стол? — спросил он.

— Думай, что говоришь! — огрызнулась Лига.

— Ну, чтобы обмыть. Покойников перед похоронами всегда обмывают.

— А-а, — протянула Лига, сгорая от унижения. Ей казалось, что от нее пахнет прикосновениями отца, что она выдает себя каждым жестом, каждым движением ресниц. Постыдная правда стояла у нее в глазах. Поэтому-то Па и запретил ей в последнее время появляться в городе, ведь она не могла хранить тайну и всем своим видом свидетельствовала о том, чего никто не должен знать.

— Позову Себа и Па, чтобы помочь перенести его к тебе, — сказал Йенс.

— Спасибо.

Мелкий дождь сыпал с неба и бормотал в деревьях на разные голоса. Йенс заковылял к деревне. Превратившись в плоскую бледную тень, отделенную плотной пеленой дождя, он вдруг обернулся.

— Ступай домой. Его принесут.

— Не могу же я…

— Вымокнешь, да и только. Продрогнешь до костей. — Йенс скрылся в сером полумраке.

Лига все стояла в нерешительности. В конце концов, только потому, что ей сказали, что делать, и не пришлось самой ничего решать, она накрыла лицо Па мешком и пошла домой, оставив мертвецу тепло и защиту холста. Дождь лился ей за шиворот, словно в наказание за то, что она не отыскала отца раньше, за то, что она так бесполезно жива, за все.

Вернувшись в хижину, Лига убрала со стола кадку с сырами, смахнула в ладонь хлебные крошки и выбросила их в мокрую траву на улице. Потом раздула огонь и села в уголке, размышляя о том, как все переменилось. С ее плеч свалилась такая тяжесть — просто удивительно, что она не взлетела к потолку, не растворилась мириадами мельчайших частичек, как дым или пар. Скоро придут люди и сделают этот дом совсем другим. Они обязательно заметят, как аккуратно Лига вела хозяйство, посмотрят на большую кровать родителей, на маленькую выкатную кроватку, но не будут знать — по крайней мере наверняка — о тех мерзостях, которые здесь происходили. Разумеется, никто не станет обсуждать эту тему при ней, даже если что-то и заподозрит. Люди, в отличие от нее, умеют хранить секреты и держаться как ни в чем не бывало.

— Тебе повезло, что погода стоит прохладная. — Мать Йенса прошла в дом. На ее лице читалось осуждение, будто она во всем винила одну Лигу.

Четверо мужчин внесли тело Па, обернутое холстиной. Отец Йенса и человек по имени Себ коротко кивнули Лиге, выражая соболезнование. Двое парней, которые им помогали, избегали смотреть Лиге в глаза и усиленно пыхтели от натуги. За ними с важным видом вошел Йенс, следом еще две женщины. Одна — ее звали Роза… нет, Райза, — держала корзинку, накрытую белой салфеткой; другая несла такую же. У той, второй, был огромный и тяжелый бюст — его бы тащить на руках вместо корзины. Ее имени Лига не помнила.

— Малютка Лига! — Пышногрудая женщина в порыве чувств бросилась к Лиге с распростертыми объятиями. — С тех пор как наша дорогая Агната… Гм… — Объятия разжались. — Теперь твои родители вместе, бедные голубки. — Она поправила чепец и смущенно перевела взгляд с озадаченного лица Лиги на истертые подошвы башмаков Па. Пока тело несли, ноги заплелись одна за другую, но потом Себ расправил их, и теперь отец чинно лежал на столе.

Вошедшие угрюмо молчали, но само их присутствие будто заполняло маленькую хижину. Чужаки толкались, украдкой бросая взгляды по сторонам, переминаясь и шаркая. Воздух налился тяжестью невысказанных слов и смущения.

— Спасибо, — произнесла Лига и, помолчав, повторила: — Спасибо.

За вздохами и шагами мужчин, с облегчением двинувшихся к выходу, ее никто не услышал.

— Добрый человек ушел от нас, Гертен Лонгфилд, — сказал отец Йенса, взявшись за дверь.

Лига смущенно опустила голову. Па был добрым человеком, а она этого не замечала? Добрым, несмотря на его… противоестественное отношение к ней? Что Лига знает о добре и о том, чем оно определяется?

— Сходить за священником? — предложил Йенс.

Его мать укоризненно покачала головой. Все было понятно, как если бы она произнесла вслух: Неужели сам не видишь? Эти нищеброды не могут позволить себе похороны со священником.

— Я тут кое-что принесла. — Райза плюхнула свою корзину на край лавки и откинула салфетку. В корзине оказались какие-то плошки и куски материи.

— A-а, хорошо, — кивнула мать Йенса. — Я-то знаю, как обряжать покойников, да вот все необходимое закончилось. — Она схоронила всех своих детей, в живых остался один Йенс.

— У него есть рубашка на смену? — озабоченно спросила Грудастая.

— Есть, — подтвердила Лига. Она достала рубаху, сшитую накануне, и в холодном свете всеобщего молчания увидела, что результат ее трудов представляет собой нечто кособокое и стянутое. — Можно взять другую. — Лига принесла лоскуты, на которые была распорота первая рубашка: местами дырявые, местами грубо залатанные. Материя до того износилась, что напоминала тонкую просвечивающую паутину.

— О, эта подойдет, — воскликнула Райза. — Ее можно сшить.

— Да это ж сплошные лохмотья, — заметила Грудастая.

— Ну, так и Лонгфилд отправляется в землю, верно?

Все посмотрели на покойника. Рубаха, в которой он умер, была лучшей из трех.

— А что, если выстирать эту и просушить у огня? Высохнет быстро, — сказала мать Йенса. — Давай-ка, Нэнс, подсоби мне. Ох, бедная его головушка!

— Лига, налей в миску чистой воды. Попробую отмыть волосы, а ты поможешь мне с остальным, — засуетилась Райза. Вздыхая и охая, она принялась расставлять плошки и раскладывать мешочки с травами.

Лига на минутку выскочила за дверь, в осенний день, вроде бы похожий на все остальные и в то же время совершенно иной. Глубоко вдохнула прохладную свежесть, зачерпнула миской воду из ведра и накрыла ведро крышкой. Влажный блеск ярких листьев завораживал. Она вернулась в хижину, где тяжелый спертый воздух уже пропитался ароматом трав, используемых в приготовлениях к похоронам. Лига помнила их запах еще с тех пор, как обряжали ее мать. Райза откупоривала какие-то пузырьки и бормотала себе под нос названия трав и бальзамов.