Она съежилась в постели, обхватив себя руками за плечи, чтобы защититься от грозы, которая была готова обрушиться на ее голову. Рут слишком устала от безобразных сцен, которые то и дело устраивал Таффи, чтобы быть готовой пережить еще одну, если Брайан не захочет уйти мирно.

— Я сказала только то, что ты сказал бы сам, если бы тебе позволило твое воспитание! — воскликнула она.

На его лице мелькнуло выражение удивления и боли. Он явно хотел что-то возразить, но сдержался и молча принялся одеваться.

Рут напряженно следила за ним.

Одевшись, Брайан вновь повернулся к ней.

— У меня такое ощущение, — произнес он, — что ты просто использовала меня. И не могу сказать, чтобы оно мне нравилось.

Рут протянула к нему руку, не то защищаясь, не то протестуя.

— Послушай, мы с тобой взрослые люди…

— Оставь это, — устало попросил он. — К твоему сведению, данный конкретный взрослый человек никогда не использовал женщин лишь для секса. Никогда.

— Неужели? — В голосе Рут звучало откровенное недоверие. — Не станешь же ты утверждать, что все те женщины, с которыми ты встречался…

— Хватит! — оборвал ее Брайан. — Наш разговор окончен. Надеюсь, у тебя хватит ума не пытаться провернуть это со мной еще раз. Поищи кого-нибудь другого для своих забав.

Он повернулся и пошел к двери. Взявшись за дверную ручку, он помедлил и, не оборачиваясь, произнес:

— Вчера вечером мне показалось, что ты особенная, не похожая на других. Что ты именно та женщина, которая мне нужна. — Его голос был полон горечи. — Видимо, я ошибся.

Рут нечего было ответить ему.

Дверь захлопнулась.

Только теперь она могла позволить себе роскошь заплакать.

Брайан оставил машину на обочине шоссе, не доезжая до города, и по узкой тропинке спустился к заливу. Он прекрасно знал, что на несколько миль в округе нет никакого жилья и он не рискует встретить никого, кроме, может быть, двух-трех случайных туристов. И действительно, несмотря на выходной день, пляж был безлюден.

Именно это и требовалось Брайану. В его груди бурлили ярость и обида. Никогда еще ни одна женщина не позволяла себе так обращаться с ним. Конечно, в его жизни случались и слезы, и бурные сцены, но Брайан Стоунер всегда сам решал, когда пора расстаться, будь то к взаимному удовлетворению или исключительно по его собственному желанию.

Ни одна из его подружек не смогла бы так спокойно и недвусмысленно указать ему на дверь в тот самый момент, когда он понял, что хочет остаться… Потому что ни одной из своих подружек он бы этого не позволил.

Что же случилось с ним сегодня? Брайан не знал, на кого больше сердит: на Рут — за то, что она хладнокровно использовала его, а затем вышвырнула вон, или на себя — за то, что не успел сделать этого первым.

Как он мог хотя бы на минуту предположить, что сможет стать для Рут Остин чем-то большим, чем просто одним из тех мужчин, которые, должно быть, нередко возникали в ее жизни, чтобы наутро так же внезапно исчезнуть из ее постели и из ее памяти! Даже если только половина тех историй, которые рассказывают о ее похождениях в школьные годы, правда, то и тогда легко догадаться, что Рут привыкла видеть в мужчинах просто источник бесплатного удовольствия. Ни для кого в Лонгвью это не являлось секретом, и меньше всего для Брайана, который по долгу работы был в курсе всех городских сплетен.

Почему же он чувствовал себя оскорбленным и обманутым?

Потому что — и это было самое ужасное — он по-прежнему желал эту женщину. Воспоминания об ее гибком теле и жадных губах сводили его с ума. Перед внутренним взором то и дело возникали картины, одна соблазнительнее другой.

Впервые в жизни Брайан оказался в роли отвергнутого любовника и теперь не знал, как вести себя.

Он огромными шагами мерил пустынный пляж, чувствуя все нарастающую необходимость дать какой-то выход владеющему им бешенству. Наконец, не в силах больше сдерживаться, он, не раздеваясь, вошел в воду и поплыл, широко загребая руками.

Не успевшая прогреться за несколько теплых дней вода в конце концов несколько отрезвила его. Гнев сменился странной отрешенностью. Брайан перевернулся на спину и замер, раскинув руки и глядя в высокое голубое небо. Резкая боль в ноге заставила его чуть ли не сложиться пополам. Тут же он с головой ушел под воду, а затем снова появился на поверхности, фыркая и отплевываясь.

Болван! — выругал он себя. Нашел время открывать купальный сезон! Не хватало только утонуть здесь, как котенку. Замечательный финал сегодняшнего дня!

Злость придала Брайану сил справиться с болью, и он поплыл к берегу, помогая себе здоровой ногой и стараясь не обращать внимания на судорогу. Почти сразу же выяснилось, что намокшие ботинки тянут ко дну не хуже, чем чугунные якоря. Мысленно чертыхнувшись, Брайан снова нырнул, ухватил негнущимися пальцами скользкий каблук и рвал его до тех пор, пока не удалось снять ботинок. Избавившись с тем же трудом от второго, Брайан вздохнул с облегчением. Но праздновать победу было рано. Скоро от ледяной воды начало ломить суставы, окоченевшее тело неохотно повиновалось командам, а узкая полоска прибрежного песка словно и не приближалась.

Стиснув зубы, Брайан сосредоточил все свое внимание на том, чтобы заставлять руки двигаться ровно и размеренно. Раз, два, три… гребок, еще гребок. Он уже ничего не видел и не слышал, кроме звучащего в голове монотонного отсчета.

Наконец его колени коснулись дна. Подтягиваясь на онемевших от усталости руках, Брайан выполз на берег и кулем повалился на нагретый солнцем песок.

Он лежал довольно долго, наслаждаясь ощущением тепла и расслабленности. Воспоминание о сегодняшнем позоре никуда не исчезло, но теперь, побывав на волосок от смерти, Брайан начал смотреть на многие вещи по-другому. Гнев, боль и обида отступили на второй план перед захлестнувшей сердце волной благодарности каким-то неведомым высшим силам. Благодарности за возможность ощущать кожей жар солнечных лучей и ласковую прохладу ветра, чувствовать на языке вкус соленой воды, слышать невнятное бормотание океана. За патриархальную тишину широких улиц Лонгвью и за шумную суету Сиэтла. За безумную вчерашнюю ночь…

Почти умиротворенный, Брайан поднялся и побрел к машине, не обращая внимания на промокшую насквозь и испачканную песком одежду. Не задумываясь, забрался в салон, завел мотор и вырулил на шоссе, ведущее к Лонгвью.

Он возвращался домой.

Ярко-красный автомобильчик Рут вырулил на улицу, ведущую к ее дому, около девяти часов вечера той самой злополучной субботы. После ухода Брайана она была не в силах дольше оставаться в мастерской его кузена и несколько часов бродила по улицам Сиэтла, напрасно пытаясь вернуть себе вчерашнее ощущение свободы и покоя. Затем, поняв, что ничего другого ей не остается, села в машину и пустилась в долгий обратный путь в Лонгвью. Уик-энд был безвозвратно испорчен. И, как подозревала Рут, не только уик-энд.