Что касается одежды вашей тетушки, cher ami[5], то волноваться вам совершенно незачем, есть множество благотворительных организаций, которые найдут ей применение, я с удовольствием узнаю для вас адреса. А шубы при случае посмотрю. И не слишком ли вы щепетильны? По-моему, вы склонны все усложнять. И довольно-таки нервозны, я бы даже сказала, взвинчены. Как бы там ни было, хочу пригласить вас к себе на ужин. Скажите мне, когда вам удобно.

Щепетилен? Взвинчен? Я бы так не сказал. Просто я всегда спешу. По сути, я нетерпелив, хоть и не знаю, что меня подгоняет. А ваше приглашение с удовольствием принимаю. В любое время, дорогая Гислен, большое спасибо.

Жила Гислен в 13-м округе, в весьма просторной для одиночки, со вкусом обставленной квартире. К моему приходу она подкрасилась и принарядилась, вдела в уши серьги с длинными узкими подвесками, которые временами взблескивали на свету. На обеденном столе в красивых старинных канделябрах горели высокие восковые свечи. К чему такая торжественность, сейчас ведь не Рождество, верно? Может, Гислен решила приручить меня? или околдовать? На горячее она подала баранью лопатку с бобами, а к нему выдержанное бордо. И музыка Вивальди — как ненавязчивый фон.

В смущении сидя друг против друга, мы молча ели, пока не подействовало вино и барочная музыка не сменилась шлягерами. Только не кантри, пробормотал я и начал было рассказывать эпизод с американским полицейским, но тотчас заметил, как Гислен досадливо скривилась. Она терпеть не могла, когда я заводил разговор о моей жене. Ревновала? Положила на меня глаз? Богом клянусь, я не давал для этого ни малейшего повода. Или я ошибаюсь? Я поднял ее со стула, повел танцевать. Она танцевала самозабвенно, таяла от восторга. Таяла как сахар, почему я подумал о сахаре, при чем тут сахар? Вообще-то я ее не выношу, мелькнуло у меня в мозгу, не выношу как женщину, хотя ценю как личность. Ну зачем, зачем она вешается мне на шею? По сравнению с ней Кармен поистине сама ненавязчивость. Кармен начисто лишена липкой приставучести, подумал я, выпустив прильнувшую ко мне бизнес-леди из танцевальных объятий. Благоприлично отвел ее на место, снял восковой натек с канделябра, налил еще вина, откинулся на спинку стула и сделал счастливое лицо.

Ничего нет лучше путешествий, вы не находите, дорогая Гислен? Знаю, вам хочется спросить, с чего это я заговорил о путешествиях. Оставьте этот вопрос при себе, я на него не отвечу. Пускай он будет открытым. Открытые вопросы куда лучше тех, ответ на которые уже получен или возможен, ведь они наводят на размышления. Размышления прекрасны, но необходимо знать меру, иначе они опасны. С вашего позволения, я откланяюсь. Вечер был восхитительный, благодарю вас.

Время было позднее, почти час ночи, но мне повезло, решетку метро еще не закрыли. Успею на последний поезд. На платформе никого, кроме двух бездомных, мирно беседующих на скамейке, — единственные ожидающие. Я остановился в сторонке, но не слишком далеко, не так, чтобы это бросалось в глаза и смахивало на боязнь. Тем не менее один сразу же встал, подошел ко мне и протянул открытую ладонь. Я поискал мелочь, не нашел, изобразил сожаление и сказал, что, увы, денег у меня нет, после чего бродяга подступил еще ближе, потянулся к моему нагрудному карману. Я со смехом оттолкнул его, словно это была игра, и сказал: Ну все, хватит. Кореш его крикнул со скамейки: Оставь его в покое! И он отцепился от меня, дыхнув в лицо перегаром, многозначительно провел ребром ладони по горлу и выпустил газы. Тут подошел поезд. Короче, мне повезло.

На другой день в «Футбольном баре» я столкнулся с Кармен. Давненько о тебе не слыхала, сказала она.

Галка скребла лапками на крышке игрового автомата.

Терпеть не могу эту птицу. Мало того что с виду растрепанная, кажется, вот-вот околеет. Галки, случайно, не символы смерти?

Кармен эту тему не поддержала. Однако и о моем ночном наскоке словом не обмолвилась.

Как идут дела? — лукаво спросила она. В смысле: чем ты все время занят? Ты вообще отдаешь себе отчет, что до сих пор ничего не говорил мне о своих делах? Фактически я знаю только, что предки твои были акробатами, а сам ты вечно спешишь. Разве это нормально? Тем более что, с другой-то стороны, мы люди близкие, а? Ты живешь один? Профессия у тебя есть?

Профессия? Знаешь, недавно на меня чуть не напали. Я шел по унылой улице Клиньянкур, было часа два ночи, вся округа точно вымерла, ни души кругом. Как вдруг впереди обнаружилась группа мужчин, зрение меня не обмануло, их было шестеро, африканцы, чернокожие мужчины во мраке ночи. Поджидая меня, они перешли на мой тротуар. Один шагнул ко мне: Огоньку не найдется? Я вынул зажигалку — дескать, пожалуйста! — он прикурил сигарету. Ну вот, думал я, сейчас они тебя изобьют. И притом едва сдерживал смех. Однако африканец отступил, поблагодарил и дал мне пройти. Почему эти головорезы пропустили меня? При мне были деньги, часы. Сочли меня никудышной добычей? Когда я вернулся домой, мне показалось, будто в мое отсутствие мебель размножилась. Я буквально не мог пошевелиться. Раньше всегда предпочитал жить в предельно скудной обстановке, а теперь угодил прямо-таки в битком набитый мебельный склад, где вдобавок еще и шубы гниют.

Я удовлетворю твое любопытство, если признаюсь, что в настоящее время занимаюсь мехами, конечно не как барыга, но вроде того? В моем жилище имеется изрядное количество меховых манто и жакетов, могу показать, но для этого тебе придется зайти ко мне домой.

Мы вышли из «Футбольного бара» и прогулочным шагом направились в сторону тетушкиной квартиры.

Вот, значит, где ты живешь, сказала Кармен. На холостяцкую обитель эта квартира не слишком похожа.

Квартира принадлежит, если можно так выразиться, некой особе, состоящей со мною в родстве. Иной раз она именует себя моей тетушкой. Сейчас ее нет. И я нашел здесь пристанище. Что до будущего, то я пока в раздумьях. Не так давно размышлял, к примеру, о воздушногимнастическом номере, когда соскочившего с трапеции не ловят за руки, но и на манеж он не падает. Просто исчезает в воздухе.

Должен бы исчезнуть, веско произнес я.

Глаза у Кармен наполнились слезами. Она обхватила ладонями мое лицо, принялась ощупывать его — глаза, лоб, скулы, рот, губы. Прижала мою голову к себе, погладила по волосам. Я слышал, что она плачет, шепча: Бедный мальчик.

Кстати, как поживает Доминго? — пробормотал я, пытаясь ее отвлечь. Она не ответила. И я покорно ждал, пока рыдания утихнут.

Ну что ты, Кармен, успокойся, не переживай. Теперь уже я обнимал ее, утешал.

Когда-то здесь жил слепой, по соседству, милая, мне нравился его задумчивый голос. Иногда я тоскую по нем. Он звучал как неисповедимый глагол Божий из мирозданья… Пойдем-ка обедать. Шубы я покажу тебе в другой раз.

Отчего любовь никогда не идет мне на пользу? Я проговорил это тихонько, чтобы Кармен не услышала.

Что ты сказал? — спросила она, все еще сквозь слезы.