Он взял телефонную трубку и, хотя было уже поздновато, набрал номер своих давних друзей Роберто Клементе и Наталии де Франсиско, супружеской пары, которая держала скрипичную мастерскую у Толедских ворот. Оба они, как и сам Люпо, были беззаветно преданы своему делу, и он был уверен, что, несмотря на поздний час, они еще не спят. К удивлению Люпо, трубку взял их сын Карлос, двадцатипятилетний молодой человек, время от времени помогавший родителям в починке инструментов, — Бог не дал ему таланта, необходимого, чтобы стать их достойным наследником.

— Привет, Арсен, родители ушли на концерт. До которого часа они могут тебе перезвонить?

— Они могут звонить когда угодно. Я сплю всего три часа в сутки. А кто играет?

— Ане Ларрасабаль.

— Fantastique![5]— воскликнул француз. — Она моя клиентка, как тебе известно.

— Я знаю, что ты вырезал ей дьявола на завитке скрипки, мне мама сказала. Говорят, эта девушка заключила договор с князем тьмы, как Паганини.

— Неужели? — воскликнул Люпо с оттенком сарказма в голосе, приготовившись в который раз услышать все те же надоевшие истории про скрипачку.

— Ты не веришь? А знаешь, что говорит мой отец? Что самую большую услугу дьяволу оказывает тот, кто не верит в его существование.

— Не говори глупости. Хочешь знать, откуда у Паганини взялись его сверхъестественные способности?

— Разве не от Сатаны?

— Паганини страдал редкой болезнью, так называемым синдромом Марфана. И даже сейчас, при том, как медицина шагнула вперед, лекарства от этой болезни нет. Он мог играть на трех октавах, не перемещая кисти, но цену за это он платил не дьяволу, а своему здоровью.

— Синдром Марфана? Никогда о таком не слышал.

— Еще бы, ведь эта болезнь не имеет ничего общего с теми, что передаются половым путем, а вы сейчас только о них и говорите. Также не поддается лечению похожая болезнь, тоже редкая, синдром Элерса-Данло. Так или иначе, у Паганини были ненормально длинные пальцы, патологически гибкие суставы и настолько эластичные связки, что ему приходилось принимать особые меры предосторожности, чтобы избегать вывихов и смещений. Говорят, Гудини страдал тем же заболеванием и именно поэтому мог с такой легкостью освобождаться от смирительных рубашек.

— Где красота? Где поэтичность договора с дьяволом? Ты всегда, по примеру французских энциклопедистов, стараешься исключить магию и волшебство.

— Какое волшебство? Паганини был скрягой. Знаешь, что, будучи в Лондоне, он репетировал с сурдиной? Но не для того, чтобы не мешать соседям, а для того, чтобы тот, кто не купил билета в кассе, не мог наслаждаться его искусством.

— Какая мелочность!

— Давай я расскажу тебе, что еще он сделал, когда жил в Англии. Его служанка как-то спросила, не может ли она посетить его концерт в театре ее величества. Паганини дал ей два билета, а в конце месяца бедная женщина поняла, что Паганини вычел их стоимость из жалованья.

— Теперь я понял, почему ты хочешь развенчать легенду о договоре с дьяволом: потому что в какой-то мере отношения Паганини с князем тьмы его возвышают!

— Еще как! В Париже он восстановил против себя все газеты, отказавшись дать благотворительный концерт. В Лондоне он тоже настроил всех против себя, заломив за билеты астрономическую цену. Еще, — продолжал Люпо, увлекшийся разоблачением легендарного скрипача, — он никогда не настраивал свой инструмент при посторонних, чтобы никто не мог повторить его настройку, поскольку он применял различные виды скордатуры,[6]и к тому же затягивал на десятилетия публикацию своих произведений, чтобы никто, кроме него, не мог играть их.

— Его кто-нибудь любил?

— Немцы и австрийцы его обожали.

— Я хотел спросить, были ли у него друзья.

— Россини, потому что он был такой же: игрок, бабник и пьяница. И наверное, Антония Бьянки, женщина, которая родила ему единственного сына — Акилле.

— А правда, что он убил одну из своих любовниц?

— Вот это единственная история про Паганини, которая кажется мне сомнительной, возможно, потому, что для того, чтобы убить соперника, нужна смелость, которой, он, по-моему, не обладал. Говорят, что однажды, проходя по Итальянскому бульвару в Париже, Паганини увидел в одной из витрин литографию с надписью «Паганини в тюрьме». Это заставило его взяться за перо и написать письмо своему другу Фетису с разоблачением этой клеветы. В Париже ходили слухи, будто скрипач убил не то соперника, не то любовницу и провел восемь лет в тюрьме. Паганини приводил в свою защиту такое доказательство: он непрерывно, начиная с четырнадцати лет, дает концерты и в течение шестнадцати лет был дирижером при дворе в Лукке. Если ему и впрямь пришлось отсидеть восемь лет за убийство, то все эти события должны были бы произойти до того, как он стал известен широкой публике. То есть Паганини должен был бы лишить жизни своего соперника или свою любовницу, когда ему было шесть лет!

Услышав странную тишину в трубке, Люпо подумал, что его собеседник отключился, но через несколько секунд раздался голос Карлоса:

— Прости, Арсен. Я услышал шум внизу. Кто-то вошел в дом.

— Наверное, твои родители вернулись с концерта?

— Не может быть, первое отделение в Национальном концертном зале всегда начинается в половине восьмого. Слишком быстро.

— Если ты хочешь спуститься посмотреть, кто там, я подожду у телефона.

— Папа? Мама? Это вы? — прозвучал в отдалении голос Карлоса. Затем, тоном, от которого у Люпо застыла кровь в жилах, он воскликнул: — Боже мой, папа, почему ты так на меня смотришь? Что случилось?

— Только что в Концертном зале убили Ане Ларрасабаль.

Когда Пердомо услышал, как Альфонсо Архона обращается со сцены с призывом к представителям органов правопорядка, ему первым делом пришло в голову, что у Ларрасабаль украли скрипку. Инспектор не имел представления о том, идет ли речь об инструменте работы Страдивари или Гварнери, но знал как профессионал — за последнее время произошло несколько громких краж, — что рыночные цены на легендарные скрипки, сделанные в Кремоне в XVII–XVIII веках, на которых играют первоклассные солисты, поистине баснословны.

— Схожу посмотреть, что случилось, но не хочу оставлять тебя одного. Так что пойдем со мной, — обратился он к Грегорио. — Только ничего не делай и не говори без моего разрешения. Ты понял?

— Можешь положиться на меня, папа, — ответил мальчик, в глазах которого светился восторг. Ему очень хотелось участвовать вместе с отцом в расследовании таинственного происшествия.

Пердомо взял сына за руку и, шагая навстречу людскому потоку — публика, недоумевая, в чем дело, покидала зал в противоположном направлении, — двинулся к сцене, возвышавшейся на полтора метра над полом. На нее можно было попасть, поднявшись по боковым лесенкам, и он выбрал ту, что слева. Потом, толкнув боковую дверь, которая вела к артистическим уборным, начал выяснять, в чем дело.