– А вот отец мне ничего не запрещает, только говорит: «Не торопись, обдумай все спокойно, а потом решай. Я в тебя верю». Жалко, я сам в себя не верю.

– В твоем возрасте все очень сложно, – вмешался Судзуки-сан.

Юи все это время молчала, но про себя восхищалась трезвостью, с которой рассуждал парень. Старшеклассники представлялись ей куда более легкомысленными, менее глубокими, а главное, она бы никогда не подумала, что они могут быть такими открытыми и честными. «Может быть, боль делает нас глубже», – подумала она, и ей стало немного жаль его.

– Хорошо только то, что теперь никто не перебивает, когда я говорю, – усмехнулся Кэйта.

– Семья знает, что ты сюда ходишь? – спросил Фудзита-сан, постукивая ногтями по желтой керамической чашке: он всегда так делал, когда о чем-то задумается.

– Отец знает, я вечно опаздываю к ужину, когда сюда захожу. А сестре я не рассказывал.

Кэйта ничего не сказал сестре нарочно, хотел сам сообщать матери семейные новости, потому что, когда она была жива, говорил с ней меньше остальных.

– Спасибо, Судзуки-сан. – Парень резко вскочил со стула и вытащил из сумки сплющенный пакет. – Это вам и вашей жене, только они помялись немного, извините.

Когда смотритель пристраивал на столе полный снеков пакет, благодарил Кэйту, говорил, чтобы тот не простудился («Скоро зима»), советовал серьезно готовиться к вступительным экзаменам («Только смотри не перетрудись»), а старшеклассник, неуклюжий и растроганный, обещал, что придет, как только сможет, и кланялся Судзуки-сану и его гостям, Юи была уже далеко. Она видела, как он вышел за дверь, со своей сумкой через плечо, из-за которой у него вся спина искривилась, представляла, какое безграничное будущее рисуют себе мальчишки в его возрасте, и в то же время думала, что можно не держать голос этого подростка в памяти: он уже там, в саду «Белл-Гардиа», связан узлом со множеством других голосов. Наверное, этот голос навсегда останется здесь радовать мать, рассказывать ей об экзаменах, первых лекциях в университете, девушке, которую он полюбит, о том, что она не любит его, и о другой девушке, которую он сам отверг, потому что она не похожа на ту; о своей первой работе, о свадьбе, о том, как трудно было ее организовать, о первенце, о радости, смешанной с растущим страхом несоответствия, которую он испытывает каждый раз, когда сын называет его «папа».

Этот голос сольется со звуками других голосов. Море выплеснет их на берег где-нибудь на краю города в районе порта.

«А потом?»

А потом их проглотят рыбы, как кольца принцев в сказках, которые Юи читала дочке перед сном.

«А потом?»

А потом однажды, на кухне соседнего королевства, повар вскроет брюхо скумбрии или щуки, и эти голоса разом вырвутся на свободу.

Юи вспомнила, как ее дочка лежала на футоне, в пижаме, по-детски сложив ручки на животе, слушала и то и дело повторяла: «А что потом, мам? А потом?» Юи читала ей вслух, и на этом эпизоде девочка всегда восклицала: «Бедняжка!»

Ее личико становилось таким серьезным: она искренне переживала за живое существо. За ту самую рыбу со вспоротым брюхом, из которого суждено было родиться счастью королевы или короля.

Когда они остались одни, Юи снова вышла в сад. Она коротко попрощалась со смотрителем и ждала Фудзиту-сана, стоя на осеннем ветру. Он вышел, и они отправились в ресторан есть оранжевую икру морских ежей, суп мисо, рис с вкуснейшей домашней приправой фурикакэ и рассказывать друг другу истории своих жизней. Облака на горизонте как будто растворились, ветер унес их.

Вторая половина дня выдалась ясная, и вечер тоже. Юи захотелось познакомиться с дочкой Фудзиты-сана, посмотреть ей в глаза, сказать, что ей очень повезло и что мало кто из детей может похвастаться, что его любят так сильно. Впрочем, даже если бы они и встретились, Юи не стала бы этого говорить. Потому что знала, что самую сильную любовь всегда видно без слов.

А еще она обнаружила, что имя Фудзиты-сана – Такэси, и ей очень понравилось это сочетание звуков. С того дня, вспоминая о нем, она всегда называла его по имени. Они тепло попрощались, и никому из них и в голову не пришло, что для первого дня знакомства они сошлись слишком близко. Оба чувствовали, что нашли друг друга, как две вещи, которые случайно сплелись друг с другом на дне сумки, полной самых разных вещей.

В тот вечер Юи возвращалась в Токио по пустой дороге. Она добралась до Китидзёдзи и Митаки уже поздней ночью, проехала светящуюся вывеску круглосуточного магазина комбини, вишневые деревья бульвара в Мусасино, дом престарелых, спортивную площадку. Все вокруг спало, как будто город заколдовали.

В первый раз за два года, взглянув в зеркало заднего вида, где Юи всякий раз надеялась увидеть спящую в автокресле дочку, она подумала, что можно спеть ей колыбельную. Что можно посмотреть налево, на соседнее сиденье, где обычно сидела ее мать, и рассказать ей о необыкновенной магии этого подходившего к концу дня. В первый раз со дня цунами она позволила себе усомниться в том, во что твердо верила все это время: в том, что мир разрезан надвое – мир живых и мир мертвых.

«Ведь в разговорах с теми, кого больше нет рядом, – подумала она, – нет ничего плохого». Достаточно признать, что не всего можно коснуться руками, что стоит лишь напрячь память, чтобы заполнить любую брешь, что радость любви заключается вовсе не в том, что берешь, а в том, что отдаешь безвозмездно.

Той ночью, закутавшись в одеяло, она открыла книгу со сказками. Она читала вслух о бесстрашном оловянном солдатике, о проглотившей его большой рыбе, о долгом путешествии, которое привело его к любимой – танцовщице, стоявшей на одной ножке, и об огне камина, который спалил их обоих, оставив лишь маленькое оловянное сердечко и блестящую звездочку, обгоревшую словно уголь.

14

Телефонный разговор Кэйты с матерью

– Алло, мама? Слышишь меня? Это Кэйта.

– Прости, что в последнее время реже прихожу.

– У меня дополнительные занятия каждый вечер, а по выходным курсы, чтобы поступить в Тодай. Мне кажется, эти тесты никогда не кончатся!

– Папа сказал, ты тоже всегда говорила, что эти задания с выбором ответа – идиотизм. В жизни так не бывает, чтобы приходилось выбирать всего из четырех вариантов и один точно был верный.

– Ладно, ты сама как? Ты и там сладости тайком ешь? (Смеется.)

– Знаешь, в плане еды Наоко вся в тебя!

– Когда я стираю, вечно нахожу у нее в карманах обертки от конфет и шоколадок, а один раз нашел брецели и чуррос. Мне кажется, это ненормально.

– Ах да, Наоко влюбилась. Нет, в кого – не знаю,