впитывал впечатления и думал о том, как немедля превратить их в корреспонденции для «Правды». Хотелось, чтобы весь советский народ знал: в глубоком тылу фашистских армий есть грозная сила, которая не позволяет врагу чувствовать себя хозяином на нашей земле. Эта сила стала складываться на оккупированной фашистами территории в первые же дни войны. И тогда же наша партия выдвинула из своих рядов руководителей партизанскими отрядами. Впоследствии эти отряды влились в огромные соединения, и возглавили их выдающиеся деятели партизанского движения. Одним из них был Сидор Артемьевич Ковпак. Кто же такой Ковпак? Ковпак — символ народного гнева, Ковпак — сын народа, взращенный соками родной земли.

Биографию Ковпака я узнал от него самого. Как-то зайдя в хату, где размещался Сидор Артемьевич, я застал его за необычным делом. Он сидел у окна и старательно что-то писал на большом листе бумаги. Писал он ученической ручкой, очевидно, эта ручка была дочки или сынишки хозяина. Писал, отрываясь от написанного, смотрел в окно и снова склонялся над бумагой, старательно выводя буквы. «Так штабные бумаги не пишут», — подумал я. Он посмотрел на меня и, видимо, понял мой любопытствующий взгляд:

— Вот… — вздохнул он. К чему это «вот» относилось, я не понял, а он замолчал. — Вот яка дуже велика задача у меня. ЦК партии Украины поставил.

— Новая задача перед соединением поставлена? — спросил я.

— Если б перед батальонами стояла новая боевая задача, так нс ж удовольствие одно. А тут треба писать! саму биографию.

— Какую биографию, чью?

— Мою, мою в ЦК. — Он потер перо об волосы на затылке и хотел было продолжать письмо, но положил ручку и внимательно поглядел на меня: — Легче жизнь прожить, чем эту самую биографию писать…

— Биографию писать не так уж трудно, — возразил я. — Разрешите посмотреть, что вы написали.

— А ну, побачь. Ты людына грамотный, раз тебя к нам в соединение прислали из Москвы.

Я взял написанное Ковпаком и начал читать сел ух.

«Я, Ковпак Сидор Артемьевич, 1887 года рождения, украинец. Уроженец Полтавской области, Котелевского района, слободы Котельва, член партии с 1919 года.

Отец до революции занимался хлебопашеством в своем хозяйстве и сезонно работал у помещиков и кулаков. Семья состояла из двенадцати человек. Благодаря бедности отца, я одиннадцати лет пошел работать мальчиком к местному торговцу железо-скобяными товарами, у которого проработал до призыва на действительную военную службу. Осенью 1908 года я был призван и направлен в город Саратов в 186-й цехотный полк, где и отбывал военную службу до июня месяца 1912 года».

— Ну, як? — спросил он и начал сгребать ладонью правой руки со стола махорку. — Сдается, что-то я недоговорил.

— По-моему, пока идет все гладко, — сказал я. — Только надо бы написать «не благодаря бедности», а «из-за бедности отца»…

— Как так не благодаря бедности? Именно благодаря ей. Ты же молодой, не знаешь бедности бедного люда того времени. Оставлю так, як написал.

Ковпак свертывал цигарку, я продолжал читать.

«После демобилизации остался работать в городе Саратове, сначала работал грузчиком в порту, а потом чернорабочим в трамвайном депо. В июле месяце 1914 года во время империалистической войны был мобилизован и направлен на фронт, где и находился до Февральской революции.

Во время наступления Керенского наш полк в наступление не пошел, а начал отходить к Черновицам, а от Черновиц отошел к станции Окница. Во время этого отхода я был избран членом полкового комитета и начальником команды связи. Простояв несколько дней на станции и под нажимом империалистически настроенных войск генерала Щербачева, полк был вынужден ночью уничтожить оружие и боеприпасы, демобилизоваться и без оружия направиться по домам под лозунгом «Долой войну и не делиться на русских и украинцев». В том числе и я направился домой, в мае 1918 года прибыл к себе на родину и дома встретил многих товарищей, пришедших из армии домой.

При встрече дома с товарищами начались разговоры об организации отряда, и вскоре партизанский отряд был организован, и я был избран начальником штаба обороны Котельвы и председателем земельного комитета. Вся земля помещиков и кулаков к концу мая была полностью разделена среди безземельных и малоземельных крестьян».

Ковпак курил и выжидательно посматривал на меня. Но вопросов не задавал, а ждал, когда я дочитаю до конца. Потом он уставился на меня, и настолько был выразителен его взгляд, что я сразу сказал:

— Пока идет все нормально.

— Ну добре. Читай дальше.

«В 1919 году под нажимом белых наш отряд оставил слободу Котельву и направился к Туле, где и влился в части Красной Армии, а я по болезни был направлен в город Самару, куда и прибыл в июне месяце 1919 года, а в июле этого года прибыл в Уральск в штаб Чапаевской дивизии и назначен на должность помощника начальника команды по сбору оружия.

После ликвидации белых у Гурьева Чапаевская дивизия была переброшена на Юго-Западный фронт, а команде по сбору оружия было приказано перебросить вооружение и боеприпасы из города Уральска на Южный фронт. Я был назначен начальником по переброске всего вооружения и боеприпасов из Уральска на Южный фронт.

В момент разгрузки города Уральска от вооружения и боеприпасов бывший комбриг Чапаевской дивизии Сапожков поднял против Советской власти восстание и хотел захватить в городе Уральске вооружение и боеприпасы. Под моим командованием на подступах к городу банда Сапожкова была растрепана и в город не допущена, вооружение и боеприпасы мною были переброшены на Южный фронт в распоряжение Шестой Армии.

После разгрома Врангеля меня направили в распоряжение Запорожского губернского военного комиссара, куда и прибыл в декабре месяце 1920 года и получил назначение на должность помощника большетокмакского уездного военного комиссара, где и работал до 17 ноября 1921 года».

Страница кончилась. Ковпак докурил свою цигарку, подошел к печке и аккуратно потушил ее на кирпиче, служившем хозяйке подставкой под сковороды или чугуны. Потом не торопясь сел к столу, протер очки о полу гимнастерки и покачал головой.

— Легче воевать было с этим самым изменником Сапожковым, чем все это вспоминать, да еще писать про это, — сказал он. — Не люблю описывать свою жизнь, да и вообще рассказывать про нее. — Он посмотрел в окно и, взяв написанное, перечитал.

— Пишите дальше и разрешите переписать все это себе в блокнот, — сказал я и взял со стола исписанные им страницы.

— А зачем это тебе? — спросил он. — Это я для ЦК партии пишу.

— А на всякий случай, в нашем деле может пригодиться. Никто, кроме вас, лучше и точнее вашу биографию