я — с самим собой (и своим поганым характером).

Патрик был тихим парнем. Он не заслужил моего наезда, и уж точно бедняга не заслужил, чтоб ему в лицо прилетела обслюнявленная капа.

Опустив голову, я подбежал к нему, похлопал по плечу и пробурчал извинения.

Видите, вот почему мне нужно было пожрать.

А может, и пакет со льдом приложить к паху не помешало бы.

Закиньте в меня мяса и овощей — и я стану другим человеком.

Терпимым.

Даже вежливым.

Но сейчас я едва не вырубался от голода и боли, а в таком состоянии было не до любезностей.

На этой неделе нам предстоял отборочный матч, а пацаны из команды, в отличие от меня, проводили свободное время, как и свойственно подросткам.

Рождественские каникулы — яркий пример.

Все это время я тренировался как псих, чтобы вернуться на поле после травмы, а парни из команды в каникулы жрали и пили как не в себя.

Проигрывать матч, если мы правда слабее соперников, — нормально.

Но я не готов принять поражение из-за плохой подготовки и отсутствия дисциплины.

Школьная ли это лига или какая другая.

И в моем понимании это, блин, просто ни в какие ворота.

Словом, я и так психовал выше крыши, а тут еще на поле выкатилась какая-то девка и поперлась прямо по тренировочной площадке.

Раздраженный, я смотрел на нее, чувствуя, как внутри поднимается почти маниакальная ярость.

Настолько отстойной была здешняя команда.

Другие ученики просто плевать хотели, что мы тут тренируемся.

Несколько ребят заорали на нее. Меня почему-то это завело еще сильнее.

Я не понимал, чего они вопят на девчонку.

Это была их вина.

Дурни трепались и орали, а должны были или начать играть всерьез, или уже засунуть мечты о регби куда подальше.

Долбаные идиоты.

— Шикарно проявляешь капитанские качества, Кавана, — подлил масла в огонь Ронан Макгэрри, ленивой трусцой пробегая мимо. Еще одно недавнее приобретение, жалкое подобие полузащитника схватки[13]. — Не много на себя берешь? — не унимался он.

— Шевели булками, — буркнул я, подумывая, что мне будет, если переломать ему ноги.

Я терпеть не мог этого типа.

— Ты бы лучше своими шевелил, — напрашивался Ронан. — Отброс дублинский.

Решив наплевать на последствия, я схватил мяч и запулил ему в голову.

Аккуратно и точно мяч звезданул Макгэрри туда, куда я и метил, — в нос.

— Уймись, гений! — рявкнул тренер, подбегая к схватившемуся за лицо Ронану.

Я хмыкнул.

Ему ж мячом прилетело, а не кулаком.

Слабак.

— Регби — командный спорт, а не стендап какой-нибудь, — процедил тренер, сердито зыркая на меня.

— Да неужели? — с вызовом спросил я, поддаваясь на провокацию.

Мистер Малкахи — старший тренер школьной команды по регби — терпеть меня не мог. Я его тоже. Наши чувства были абсолютно взаимными.

— Представь себе, — прорычал он.

Подбежав к мячу, я снова схватил его и, не выпуская из рук, двинулся к тренеру и Макгэрри.

— В таком случае стоило бы напомнить об этом дрочерам. — Я угрюмо кивнул в сторону игроков нашей команды. — Похоже, я тут сегодня единственный идиот, который тренируется!

— Парень, ты ходишь по тонкому льду. Не нарывайся, — распалился он.

Но мне было не удержаться, и я добавил:

— Да это тупой анекдот, а не команда.

— Покинь поле, Кавана, — приказал тренер; его лицо побагровело, и он ткнул меня пальцем в грудь. — Ты исключен.

— Исключен? — переспросил я, чтобы еще сильнее его позлить. — С чего бы это?

Да с хера ли!

Тренер не мог меня выгнать.

Он мог запретить мне приходить на тренировки.

Мог временно отстранить от игр.

Оставить после уроков.

Мне на все это было посрать, потому что в день матча я снова выйду на поле.

— Ничего вы мне не сделаете, — насмешливо сказал я, позволив эмоциям взять верх.

— Джонни, не испытывай мое терпение, — предостерег Малкахи. — Один звонок на север, твоим тренеришкам-пижонам, — и огребешь по полной, из дерьма потом не вылезешь.

Ронан, стоявший рядом с ним, злобно улыбался, очевидно вдохновленный картиной того, как я огребаю по полной.

Угроза меня взбесила, но я уже понял, что проиграл, и выместил неутоленную ярость, бурлившую внутри, на мяче — не глядя, пнул его что есть силы.

Едва мяч оторвался от моей бутсы, весь гнев улетучился, знаменуя мое поражение.

Черт!

Со мной становилось трудно.

Я это понимал.

Угроза позвонить в Академию была ударом ниже пояса, однако я знал, что заслужил это.

Я ведь сорвался на его поле, его команде, дал волю эмоциям, не смог взять себя в руки. Да и перенапряжение сказалось.

Проживи я миллион лет, и тогда бы у меня не появилось даже намека на раскаяние по поводу Макгэрри. Этот гад заслуживал не то что мячом по носу, а чего-нибудь похуже. Однако Фили и остальные парни — они другое дело.

От меня ждали поведения настоящего капитана, а я вел себя как дурак.

Это никуда не годилось. Своей выходкой я сам себя разочаровал.

И я знал, чтó со мной не так.

В последние месяцы я слишком разбрасывался и после травмы слишком рано вернулся к игре.

Врачи дали добро на тренировки, но даже слепой понял бы, что я совсем не в форме, и это бесило до крайности.

Я оправлялся после травмы, а на мне висели школа, тренировки, клуб и Академия, и все это одинаково напрягало мозги и тело. Приходилось из кожи вон лезть, чтобы соблюдать привычную для себя безупречную дисциплину.

В любом случае это не оправдание.

После еды обязательно извинюсь перед Патриком и остальными ребятами.

Заметив во мне перемену, тренер сухо кивнул.

— Хорошо, — уже спокойнее произнес он. — А теперь приведи себя в порядок и денек отдохни. Ты же, Кавана, совсем ребенок, а выглядишь как кусок говна.

Тренеру я не нравился, мы с ним собачились каждый день, как престарелая супружеская пара, но в его намерениях я не сомневался.

Он заботился о своих игроках и думал не только о нашей способности играть в регби. Он побуждал нас добиваться успехов во всем, из чего состояла школьная жизнь, и постоянно твердил, как важны последние годы обучения.

Наверное, он был прав, сказав, что выгляжу я дерьмово. Так я себя и чувствовал.

— У тебя важный год, — напомнил мне коуч. — Для аттестата пятый год важнее, чем шестой. Нужно, чтобы успеваемость не хромала, иначе… Твою мать!

— Что? — спросил я, насторожившись.

Следуя за его полным ужаса взглядом, я обернулся и увидел на краю поля смятый мешок.

— Вот дерьмо… — пробормотал я, когда мозги переварили увиденное.