Анвен рывком высвободила руку, а Ффайон, плотно сжав губы, покачала головой:

– Будет лучше, если ты не станешь трогать рану. А то лечение пойдет насмарку.

Потирая запястье, Анвен быстро подавила свой гнев. Ффайон просто старается помочь ей.

– Насколько все плохо? – спросила она.

– У тебя останется шрам. – Ффайон принялась промывать рану. Вода несла и облегчение, и боль. – Навсегда. Скорее всего, довольно уродливый, так что ни один мужчина не захочет иметь с тобой дел. Но это, возможно, и к лучшему.

Ффайон медленно полоскала ткань в миске, а Анвен обдумывала ее слова, брошенные почти веселым тоном. Анвен сразу поняла, что эта женщина не будет ей союзницей, несмотря на ее валлийский выговор.

– Но это уродство даже сейчас некоторых мужчин не отпугивает, не так ли? – Ффайон принялась промывать рану. – Все заживает во славу Господа. Ты, должно быть, еще невинна.

Анвен не хотелось обдумывать слова Ффайон, но кое-что следовало прояснить.

– В самом деле заживает? – спросила она.

– Да. В своей бесконечной мудрости Всевышний наделил меня даром и знаниями целительницы. Полагаю, для окончательного выздоровления потребуется еще неделя.

– Наверняка так много времени это не займет. – Припарка нещадно щипала.

– Несколько дней назад мы вообще не думали, что ты выкарабкаешься. – С этой требовательной божьей женщиной или без нее, Анвен не имела ни малейшего намерения оставаться в Гвалчду. В Брайнморе нуждаются в ней. И дело не только в Мелуне. Анвен гадала, жива ли еще ее сестра Алиенора, не досталось ли ей снова от Уриена, лорда Брайнмора. Ей больно было о них думать. Требовалось как-то отвлечься от сожалений, что она не в состоянии сейчас помочь тем, кто в ней нуждается.

– Вы давно здесь живете?

– Почти всю жизнь. – По лицу Ффайон проскользнула тень боли, и она добавила: – Много лет.

– Вы так долго знакомы с этой семьей?

– Я сама принадлежу к семье. Я – сестра матери Тига и Рэйена. Я их тетка.

Дверь открылась, и, прихрамывая, вошла Эдит с хлебом и кувшином на подносе.

Ффайон нахмурилась сильнее.

– Я распорядилась, чтобы еду тебе носила Грета. Жаль, что мои требования не исполняют. С Гретой ты пошла бы на поправку куда как быстрее.

Эдит с грохотом поставила поднос на столик в дальней части комнаты.

Спрятав ступку и пестик в сумку, Ффайон изрекла, обращаясь к служанке:

– Тебе было бы полезно хоть иногда вспоминать о седьмой заповеди. А теперь иди с Богом.

Но Эдит продолжала хлопотать над подносом до тех пор, пока Ффайон сама не покинула спальню.

– «Иди с Богом», – передразнила она. – Будто эта женщина сама чтит Творца нашего! Болтает тут о прелюбодеянии, когда ты, бедняжка, и поесть-то толком не в состоянии.

Открыв дверь, Эдит высунула голову в коридор.

– Но она, конечно, не желает мне зла, – возразила Анвен.

– Ой, милая, ты меня не слушай. – Обернувшись через плечо, Эдит улыбнулась ей. – Я старая женщина и люблю поболтать, когда лучше держать язык за зубами.

Анвен хотела было продолжить разговор, но тут почувствовала запах еды. Эдит отступила от двери. Грета внесла большой поднос с вяленым мясом и несколькими видами сыра и пристроила его на кровати.

– Благодарю вас! – Анвен улыбнулась Грете.

– Ну уж от Греты ты ни словечка не добьешься, – с готовностью пояснила Эдит, проверяя камин и поправляя оконный ставень. – Голос она давным-давно потеряла, но сметливее души не сыщешь. – Помолчав немного, Эдит добавила задумчиво: – Окромя разве что лорда самого да брата его, но добрее человека уж точно нет. – Приземистая Эдит споро перемещалась по комнате, точно пылевой вихрь в грозу. Покачав головой, она пояснила: – Просто в лицо ей смотри, коли сказать что захочешь, и она все уразумеет. Со слухом-то у ней все в порядке.

Глядя на Эдит и Грету, Анвен представляла, как многие годы одна все говорит и говорит, а вторая только слушает.

– Благодарю вас еще раз, – сказала она, повернув голову к Грете.

Улыбка Греты осветила ее карие глаза.

Анвен выбрала кусок сыру. Желудок не отверг его, и у девушки забрезжила надежда, что она в самом деле на пути выздоровления. Скоро она вернется домой и все исправит.

– Так и думал, что найду тебя здесь. – Рэйен преодолел последние две ступеньки, ведущие на вершину внешней наблюдательной башни замка.

Невзирая на холод, Тиг предпочел держаться в тени, куда не достигает свет факелов. Так проще наблюдать за людьми. Он давно уже привык просто наблюдать за жизнью других людей.

– Ффайон говорит, что Анвен идет на поправку, но для полного выздоровления ей потребуется пробыть у нас еще неделю, – сообщил Рэйен.

Снова вести о женщине, которая остается непроницаемой для него, как расстилающийся вдали темный лес. Не она ли заставила его осознать собственное одиночество?

– Что скажешь? – спросил Рэйен, не дождавшись ответа.

– Пусть Ффайон делает так, как считает нужным.

– Так-то оно так, но я вот что подумал. – Рэйен пожал плечами. – Ффайон уже не та, что раньше.

– Тебе-то откуда знать? Ты ее с малых лет не видел.

– Верно. А как насчет сегодняшнего припадка за ужином? Такое прежде случалось?

Припадки Ффайон, наряду с приступами гнева и неразборчивым бормотанием, стали происходить чаще с тех пор, как Рэйен вернулся домой. Что не могло не беспокоить Тига.

– Да, случалось. – Тиг плотнее завернулся в плащ. Земля покрылась ледяной коркой, и его дыхание вырывалось облачками пара.

– Ее будто что-то расстроило.

– Приближение Рождества. Ффайон – ярая приверженка празднования рождения Христа, но есть и те, кто выходят за рамки христианских традиций. А она не хочет проигрывать эту битву.

– Однажды ты писал мне об обряде Мэри Лвид – «Серая лошадь». Ффайон все так же стоит на своем?

– Каждый год, – отозвался Тиг. – Она уверяет, что лошадиный череп украшают белыми лентами во славу Девы Марии, следовательно, делать это нужно в конце рождественского сезона в январе.

– А деревенские жители…

– По-прежнему празднуют по окончании сбора урожая на Мартынов день, 11 ноября. Люди всегда устраивают гуляния, когда мы забиваем скот на зиму.

– Торжество, значит? Теперь понимаю, что усугубило ее состояние.

– Именно, – кивнул Тиг. – И Мартынов день уже близок. Знаешь, я очень рад, что ты здесь.

– Каковы бы ни были ее недостатки, упрямство – наша семейная черта.

Ффайон испокон веку демонстрировала Тигу своенравие и враждебность. Хотя он никогда не подвергал сомнению ее принадлежность к семье, не поэтому сделал Гвалчду ее домом. Не потому выгораживал, когда о ее припадках стало известно и ею заинтересовалась Церковь.