Неужели такое возможно? — удивилась Анджела и резко произнесла:

— Ладно, перестань меня дразнить. Говори прямо, что у тебя на уме.

Антонио хитро улыбнулся. Впрочем, в улыбке его не было привычного цинизма.

— Только боюсь, тебе это не понравится.

— Я соглашусь на все, лишь бы духу Каридад не было в твоем доме, — безрассудно пообещала она.

Муж молчал, глядя на нее со странным блеском в глазах. Анджела похолодела.

— Слушай, либо переходи к сути дела, либо катись отсюда! — воскликнула она, чувствуя, что ее нервы не выдерживают.

— Суть дела, — медленно произнес Антонио, окидывая ее взглядом с головы до ног, — заключается в том, что очаровательные шортики вот-вот сползут с твоих чудесных бедер… особенно если им чуть помочь.

Проследив за его взглядом, Анджела вспыхнула и поспешно подтянула шорты.

— Перестань немедленно! — выдохнула она, не зная, на кого больше злиться: на Антонио за его подначки или на себя — за то, что поддается на провокации.

— Я бы и сам рад. — Он скорчил гримасу и снова глотнул кофе. — Но твои исключительные ножки не дают мне покоя, едва я увидел их сегодня утром.

Тут Анджела не выдержала и шагнула к Антонио с намерением ударить по его бесстыжей физиономии! Но он ловко перехватил ее руку.

— У тебя обольстительное тело, кара, — произнес Антонио, глядя ей в глаза так, что у нее закружилась голова. — Эти чувственнне очертания, эти мягкие изгибы пробуждают во мне безумные; воспоминания. Чарующие… — Он перешел на шепот, поглаживая большим пальцем нежное запястье жены там, где бился пульс. — И я подумал прежде, чем заметил, как тебя влечет ко мне, что, если ты вернешься, мне не надо будет искать другую жену.

За этими словами последовало молчание. Ошеломленная Анджела даже перестала дышать, пытаясь осознать услышанное

— Да как ты смеешь? — зашипела она минуту спустя. — Да как ты смеешь делать мне столь грязное предложение?

— Мне нужна женщина, — ответил Антонио без малейшего смущения. — А чтобы проблем не было у моего сына, эта женщина должна быть моей женой. В полном смысле этого слова, — с нажимом прибавил он и продолжил: — То есть женщиной, которая украсит своим присутствием мою трапезу, мое ложе и будет любить моего сына так же крепко, как люблю его я.

— И ты полагаешь, Каридад отвечает твоим требованиям? — спросила Анджела, презрительно скривив губы.

Золотистые глаза Антонио потемнели.

— При чем тут Каридад? Я говорю о тебе, Анхела. О тебе!

С этими словами он поставил чашку на стол, положил руку на талию Анджелы и привлек ее к себе.

— А какая еще женщина на свете лучше тебя способна украсить любую трапезу своей красотой и стильностью? А что до постели… — прошептал он с той интонацией, которая делала его неотразимым. — Раз уж я знаю твои вкусы и пристрастия так же хорошо, как свои, то не сомневаюсь, что мы будем приятно проводить время.

Приятно проводить время? Отдаваться телом и душой — это он называет «приятно проводить время»? Анджела едва не задохнулась от гнева, чувствуя себя униженной и запачканной. Но возможно, ради этого Антонио и затеял разговор…

— Ты мне омерзителен! — огрызнулась она.

— Я реалист.

— Реалист, жаждущий мести, — уточнила Анджела, прекрасно осознавая, какие мотивы движут мужем.

— Испанец я или нет? — легко пожал он плечами. — Только подумай, насколько это отвечает твоей кельтской жажде мученичества! Вообрази, как ты будешь гордо проходить по моему дому, притворяясь, что поступаешь так исключительно ради сына! Даже в моей постели, наслаждаясь каждым мгновением, ты можешь думать, будто делаешь меня счастливым лишь для блага Сандро!

— А ты? — спросила Анджела. — Какая тебе выгода от всего этого?

— А вот такая.

И Антонио притянул Анджелу к себе. Его губы впились в ее рот, с удивительной легкостью воскрешая глубоко запрятанные воспоминания. Да, теперь они явно вырвались из-под спуда, подумала Анджела, ощутив, кик внутри нее вспыхнуло пламя — жар, безумие, буйство сорвавшегося с привязи банального чувственного желания!

Только Антонио мог сотворить с ней такое. Тело Анджелы помнило его тело, возбуждаясь от прикосновения его восставшей плоти. Руки скользнули под футболку Анджелы, и она едва не застонала, чувствуя его Ладонь на своей груди.

Тут Антонио внезапно оторвался от ее губ. Глаза его горели триумфом.

— А я отыграюсь за свою гордость, — процедил он сквозь зубы, — которую ты попирала ногами в тот день, когда заставила меня явиться в суд и умолять о разрешении видеться с собственным сыном!

Он отпустил Анджелу, и та покачнулась, чувствуя головокружение. У нее ушло несколько секунд, чтобы осознать происходящее. И тогда ужас, ужас от того, как легко она поддалась, сменился жгучим стыдом. И все это из одной лишь жажды мести за оскорбленную гордость!

Анджела вздернула подбородок, ее зеленые глаза сделались серыми, как Ледовитый океан. Она уже открыла рот, чтобы заявить мужу, куда ему следует пойти со своим подлым предложением, как внимание супругов привлек какой-то звук за закрытой дверью кухни.

Оба одновременно повернулись к ней и застыли, слушая, как Санди спускается по лестнице, волоча за собой что-то тяжелое. А потом, также одновременно, подняли глаза к кухонным часам, которые показывали всего лишь половину седьмого. Затем снова перевели взгляды на дверь.

Судя по времени, Санди, измученный своими горестями, проснулся слишком рано.

Краем глаза Анджела увидела, как Антонио сглотнул, прижав к бокам стиснутые в кулак руки. Внезапно его лицо побледнело, а глаза, наоборот, потемнели. Он тяжело задышал, и это сказало Анджеле, как муж переживает за свои с Санди отношения.

Хмм, переживает? А может, испуган? Не это ли Исабель имела в виду, упоминая о «жутком выражении» лица сына?

Несмотря ни на что, Анджеле стало больно за Антонио. Отец любил сына. Мать Санди могла сомневаться в чем угодно, но только не в этом. Она поймала себя на том, что инстинктивно коснулась руки мужа, словно успокаивая его. И почувствовала, как он напрягся, когда дверь кухни распахнулась и на пороге возник Санди.

Малыш был одет в джинсы, хлопчатый трикотажный свитер, на его темной головке сидела бейсбольная кепка, а рука крепко сжимала лямку набитого до отказа рюкзачка.

Когда мальчик увидел отца, выражение его серьезного лица не изменилось. Однако Анджела была уверена, что Санди не знал о приезде Антонио: у старого дома были толстые стены, и, несмотря на горячность спора, супруги ни разу не повысили голос.

Теперь сердце Анджелы сжала боль уже не за отца, а за сына. Санди, игнорируя Антонио, вызывающе посмотрел на мать своими темно-карими глазами.

— Я ухожу из дома, — объявил малыш. — И не ищите меня.