– Так можно?

Грязлов смотрел на нее подозрительно.

– Он же болен. На кой ты ему сейчас сдалась?

– Я и об этом должна говорить? – ответила Вера немного резко, давая ему понять, что не собирается обсуждать интимные дела.

– Что вы все в нем нашли? – вдруг буркнул он со злостью.

Вера молчала, хотя внутри горела от нетерпения сказать ему, что он последний подлец и это его надо было поставить к стенке.

– Так как? – повторила она.

– Сейчас, что ли, хочешь ехать? – лениво спросил Грязлов.

– А можно? – воодушевилась Вера.

Грязлов долго расхаживал по кабинету, взвешивая все за и против.

– Тогда с Кузьмичом езжай, он все равно собирался туда на ночь. Завтра к обеду чтоб была на месте, – решил он наконец.

Вера опустила глаза, чтобы скрыть ликование. Она боялась вызвать в нем сомнения.

– Вы так снисходительны. – Вера взглянула на Грязлова с видом кроткой благодарности и выдавила улыбку.

Грязлов усмехнулся.

– Я знаю. Только этого никто не ценит! – рявкнул он.

Вера замялась, боясь, что он передумает.

– Так мы поедем? – тихо спросила она.

– Хорошо, – процедил Грязлов, задумавшись о чем-то.

– Так вы скажете Кузьмичу? – так же робко продолжала Вера.

Грязлов кивнул ей на дверь и вышел вместе с ней. Он окликнул Кузьмича с крыльца и приказал ему взять Веру с собой в Сухой овраг. Федосья видела, как Вера садилась в сани, и с тревогой смотрела им вслед. Она чуяла, что Вера стремилась увидеть Ларионова по какому-то срочному делу.

Сани медленно выехали из зоны. Кузьмич принялся о чем-то болтать. Но как только лагпункт исчез из виду, Вера воскликнула:

– Кузьмич! Гони что есть мочи!

– Да что такое?! – встрепенулся Кузьмич.

– Это вопрос жизни и смерти, Кузьмич! Гони к Ларионову, иначе будет поздно.

Кузьмич стегнул лошадь, и сани полетели по морозу через лес – Шельма чувствовала, когда надо повременить, а когда слушаться извозчика. Когда они примчались к больнице, уже стемнело. Вера соскочила с саней и вбежала на крыльцо. Дверь оказалась не заперта. В общей палате было душно, горел тусклый свет. Не спящие еще пациенты повернулись. Вера увидела в дальнем конце Марту.

– Марта! – Вера бросилась к ней. – Мне нужно поговорить срочно с Ларионовым!

Марта округлила глаза.

– Добрый вечер, Ириночка, – промолвила она с улыбкой, впрочем, чинно.

– Нет времени, где он?! А доктор Пруст?!

Кузьмич вошел следом; из-за дверей показался Пруст.

– Здравствуйте, доктор Пруст! – бросилась к нему Вера. – У меня безотлагательное дело к майору Ларионову!

– Здравствуйте, дорогая, – улыбнулся Пруст. – Что случилось? Макар Кузьмич, что за спешка?

Кузьмич снял шапку, и его взлохмаченные волосы расправились, как иглы дикобраза.

– А кто ж ее поймет? – промолвил Кузьмич. – Гони, говорит, что есть мочи!

– Это очень важно! Может пострадать невинный человек, – не успокаивалась Вера.

– Дело в том… – начал доктор Пруст.

– Он умер? – побелела Вера.

– Ну что вы! – засмеялась Марта. – Он пойдет на поправку.

Вера села на край кровати, где лежал человек.

– Но он не велел никого пускать, кроме Кузьмича и Федосьи, – закончил Пруст.

– Но я должна…

– Пройдемте ко мне, – предложил Пруст.

Они быстро прошли в кабинет. Вера села на стул возле рабочего стола и оперлась лбом о ладонь. Пруст тяжело приземлился на свое место.

– Так в чем дело, дружок? – спросил он ласково.

Вера покосилась на Кузьмича и Марту.

– Вы не могли бы нас оставить? – попросила она.

Кузьмич пожал плечами и вышел, за ним вышла и Марта. Пруст налил в рюмочку наливки и подвинул к Вере.

– Я не знаю, кому можно доверять! – воскликнула Вера. – Я могу доверять только Ларионову. – Она помолчала. – И вам.

Вера залпом выпила наливку и сняла платок.

– Анисью завтра на рассвете расстреляют. Грязлов обвинил ее в поджоге, заключил под стражу и хочет устранить. Я не знаю, почему так произошло, но он, видимо, уже получил приказ. Так сказала охра. – Вера перевела дух. – Остановить его может только Ларионов, подписав мораторий на казнь. Вы поможете нам?

Пруст выглядел озадаченным.

– Да, дело серьезное, – вздохнул он и тоже выпил наливки. – Нам придется все рассказать Кузьмичу.

Вера бросила на доктора тревожный взгляд.

– Дело в том, что, если вы сами получите распоряжение, Грязлов этого вам не простит. Это должен быть один из них. Я уверен, Кузьмич прикроет, – сказал Пруст.

– А если нет?

– А если нет, то придется уповать только на то, что Ларионов поправится раньше, чем неприятности настигнут и вас. В любом случае вы рискуете. Вы это понимаете? – спросил он, глядя Вере прямо в глаза, поверх очков.

При мыслях о Грязлове Вере стало страшно.

– Но убийства этой невинной женщины нельзя допустить! – прошептала она сквозь слезы.

Пруст покачал головой в знак понимания.

– Вы хорошая девушка, – вымолвил он. – Я бы хотел, чтобы у вас все сложилось.

Вера не слышала его слов.

– Так давайте позовем Кузьмича – время не терпит, – сказала она и пошла к двери.

– Только один вопрос, прежде чем войдет Кузьмич, – вдруг остановил ее Пруст. – Вы Вера? – спросил он просто.

Вера застыла, бросила взгляд на Пруста и потом решительно вышла. Пруст понял, что был прав.

Кузьмич выслушал все, как всегда, спокойно, почесывая лоб.

– Кузьмич, – сказала в конце Вера. – Ты можешь отказаться по долгу службы. Но знай одно: Фролова невиновна. И Ларионов должен знать о расстреле в его лагере. Пусть он сам решит, что делать.

Кузьмич пожал плечами.

– А чего ж не доложить?

– Иди! – воскликнула Вера. – И еще скажи… нет, ступай. И молчи, что я тут!

Кузьмич взял шапку и побрел к Ларионову. Вера подумала, как прекрасен был Кузьмич. Без игры, создания значимости своей он просто согласился, в сущности, положить свою голову на плаху. Так просто, как многие простые русские солдаты всегда и в бой шли, много не раздумывая, не обсуждая тонкости дела и возможные последствия, а потому, что это был естественный образ их жизни и мышления.

Ларионов не спал. У изголовья его горела керосинка. Свет падал на левую, неповрежденную сторону его лица, и Кузьмичу казалось, что Ларионов совсем не изменился.

– Кузьмич, зачем приехал? Я же просил не ездить каждый день без дела, – сказал он медленно и приглушенно. Ему было больно говорить из-за подвижности лицевых мышц. Морфин последние пару дней стали колоть меньше и реже, чтобы не вызвать зависимости, и он чувствовал боль при каждом движении.

По тому, как мялся Кузьмич, стоя у кровати, Ларионов почувствовал, что дело было.

– Что там за шум у Пруста? – спросил он, стараясь разглядеть Кузьмича, но не в силах повернуть голову.