ее ладони, проглотила ругательство: стопа была неестественно вывернута. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что произошло. Ступенька проломилась, девушка вцепилась в перила, и старое, изъеденное жуками дерево не выдержало даже ее комариного веса.

— Плачь, если хочешь, — сказала я. — Это в самом деле очень больно.

Она шмыгнула носом, покачала головой.

— Женщина должна уметь переносить боль без слез и жалоб.

Девушка явно повторяла с чьих-то чужих слов, и мне захотелось сказать ее воспитателям много ласкового. Я поднялась.

— Я схожу достану из колодца холодной воды для примочки. Надеюсь, там только вывих, а не перелом.

Иван Михайлович озабоченно покачал головой. Стрельцов выглядел таким виноватым, будто он собственноручно вывернул кузине ногу. Он подхватил Вареньку на руки, повернулся ко мне.

— Погодите с водой. Куда ее можно уложить?

Еще бы я сама знала. Впрочем, утром, обследуя дом в поисках кухни, я видела что-то вроде гостиной. Туда мы и отнесли пострадавшую, уложили на диван. Варенька тут же села, старательно поправляя юбки.

— Кирилл Аркадьевич, оставьте нас, — велел доктор.

— Я ее ближайший родственник здесь, и я должен знать, что с ней, — уперся исправник.

Спорить было очевидно бесполезно, я подхватила его под локоть и повлекла к ближайшим дверям. Похоже, я поступила как-то очень неправильно, потому что и доктор, и Варенька уставились на меня так, будто я собралась стриптиз танцевать, а исправник даже забыл, что надо сопротивляться. Опомнился только у двери, встал столбом — поди сдвинь его такого. Пришлось выпустить его локоть и сказать:

— Кирилл Аркадьевич, я понимаю, что вы переживаете за кузину. Но подумайте головой: каково девочке раздеваться перед мужчиной, пусть даже родственником?

— Да я не моложе вас! — возмутилась Варенька.

Вот же неугомонная!

— Графиня, лягте и не спорьте, — приказал доктор. — Ваше сиятельство, барышня права, пощадите скромность своей кузины. Я расскажу вам о ее состоянии, когда закончу помогать ей.

— Да, вы правы, — согласился исправник.

— Сходите за холодной водой, холодные примочки при вывихе еще никому не повредили, — распорядилась я.

Хоть ненадолго делом займется. Я закрыла двери прямо перед его обалдевшим лицом, обернулась к доктору.

— Иван Михайлович, я могу вам помочь?

— Да, конечно. Барышне нужно снять чулок, и лучше, если вы…

— Не надо с меня ничего снимать! — воскликнула графиня. Попыталась поджать под себя ноги и снова вскрикнула.

— Перестань дурить, — сказала я, стараясь, чтобы голос прозвучал как можно мягче. — Как, по-твоему, доктор должен тебя осмотреть?

— Не надо меня осматривать! Не буду я раздеваться!

3.3

Я вздохнула.

— Думаешь, Иван Михайлович на своем веку не перевидал ножек? Вряд ли он увидит что-то новое. А обследовать тебя нужно, и вывих вправить нужно.

Варенька залилась краской, едва слышно прошептала:

— Ладно…

Чулки у нее оказались в цвет туфелек — синие, с вышитыми золотистыми ящерками. А вот стремительно опухающая и синеющая лодыжка понравилась мне куда меньше.

— Вы так уверены в диагнозе? — поинтересовался доктор, когда я отступила от пациентки.

— Тут и сомневаться не в чем, — пожала плечами я. — Сустав деформирован, стопа в неестественном положении. Вывих определенно, надеюсь, нет перелома и связки целы.

— Откуда вам известны такие вещи? — продолжал любопытствовать доктор, пока его пальцы ловко и осторожно ощупывали пострадавшую конечность.

Варенька морщилась и кусала губы, но не жаловалась.

Я пожала плечами: не признаваться же, что в той, прошлой жизни я несколько раз проходила курсы парамедиков — просто на всякий случай.

— Действительно, вывих, — согласился с моими предположениями доктор. — Нужно будет вправлять. Подождите минутку.

Он распахнул двери, едва не столкнулся со Стрельцовым, который расхаживал туда-сюда по комнате. Исправник схватил доктора за локоть, тот что-то сказал, так тихо, что я не расслышала. Стрельцов выпустил его, отвернулся к окну, тяжело оперся о подоконник. Я не стала мешать ему мучиться угрызениями совести: все равно не поможет. Забрала в комнату ведро с холодной водой, чтобы исправник не снес его, если снова решит заметаться. Огляделась в поисках чего-нибудь, что можно было бы превратить в холодную примочку. Единственным подходящим предметом выглядела вышитая салфетка на спинке кресла.

— Будет холодно, — предупредила я, опуская мокрую ткань на стремительно опухающую ногу.

Варенька взвизгнула. Стрельцов влетел в двери. Визг изменил тональность на возмущенный. Девушка подхватила с дивана подушку и запустила в родственника. Покраснев, будто ошпаренный, исправник вылетел обратно, едва не снеся по дороге почтенного доктора.

— Смотрю, вы неплохо справляетесь и без меня, — улыбнулся он, выставляя на стол сундучок. — Принесите, пожалуйста, стакан с водой.

Я метнулась на кухню, чудом не сверзившись со сломанной ступеньки. Надо найти доски, пусть неоструганные, и починить. А потом проверить остальные ступеньки, чтобы еще кто-нибудь что-нибудь не сломал. Все в этом доме выглядело так, будто за ним не ходили лет двадцать: скрипящие полы, выцветшие занавеси, паутина под потолком. Да и чистотой он не блистал — впрочем, если жили в нем пятеро, а прибиралась одна, понятно почему. Ничего. Разгоню всех дармоедов и наведу порядок.

В коридоре у кухни было чисто: похоже, сотский добросовестно выполнил приказ исправника и заставил-таки экономку прибраться. Хотя, по-хорошему, надо было управляющего заставить. Справлюсь ли я с ними двумя? Справлюсь, если что, Герасим поможет. Ему, похоже, тоже не слишком нравилась эта парочка. Я догадывалась, почему моя предшественница позволяла собой помыкать: наверняка ей просто некуда было деваться от родственницы, а та только рада была бесплатной рабочей силе. Но я — не она.

Я вернулась с водой, Иван Михайлович плеснул в серебряную ложечку какую-то темную жидкость с тяжелым восточным запахом, протянул Вареньке ложку — так поят детей микстурами.

— Что это? — спросила она, не торопясь открывать рот.

— Лауданум. Он немного уменьшит боль перед тем, как вправить вывих.

Я покопалась в памяти. Ничего себе обезболивающее для молодой девушки — спиртовый раствор опиума! Впрочем, вряд ли тут есть что-то попроще и поприличнее, так что я придержала при себе все, что могла бы сказать по этому поводу.

Однако Варенька снова решила показать характер.

— Женщина должна уметь переносить боль. Обойдусь.

— Кому должна! — рявкнула я, потеряв терпение. — Все, что ты должна, записано в налоговом кодексе, и вряд ли там есть указания на необходимость изображать из себя… — Я