Дракон Памяти стал медленно опускаться в источник и вскоре исчез, теперь на дне были только камешки. Дагейда неподвижно сидела на земле, обдумывая увиденное и пытаясь сообразить, что грядущие перемены дадут ей. Казалось бы, какая связь между маленькой ведьмой в глуши Медного Леса и новым конунгом Фьялленланда? Но связь между ними имелась, и Дагейда никогда о ней не забывала. Почти единственным, что интересовало Дагейду в человеческом мире, было золотое обручье в виде дракона, свернувшегося кольцом, называвшееся Дракон Судьбы. Оно там, во Фьялленланде, где живет их с Торвардом общая мать кюна Хёрдис, похитительница Свальнировых сокровищ… Двадцать пять лет ее охранял старший из трех волшебных братьев, меч по имени Дракон Битвы. Но недавно он, как и Дракон Памяти, будучи погребен в кургане Торбранда конунга, тоже оказался если не в руках, то во владениях Дагейды. У похитителей остался только последний из трех, только золотой «дракон». Вернув его в Медный Лес, Дагейда вернула бы былую силу роду квиттингских великанов – то есть себе. Она, маленькая ростом, как двенадцатилетняя девочка, была единственной, но полноправной наследницей рода могучих, как эти горы, великанов, когда-то владевших всем полуостровом Квиттинг. Род ее исчез с лица земли, но если сила трех драконов вернется в Медный Лес, в ней одной будет мощь и долговечность всех. Тогда она будет несокрушима, как сами эти горы…

Напрасно было спрашивать у Дагейды, зачем ей эта мощь. Зачем-то река течет и ворочает огромные камни? Зачем-то растет лес и встает непроходимой стеной? Зачем-то метель засыпает землю снегами, погребая долины и горы? Такова их природа, а природа Дагейды была та же, что у корней и камней Квиттинга.

А главным ее соперником в борьбе за сокровище двергов теперь был ее брат, Торвард сын Торбранда. Но ему, когда Дракон Битвы вместе с его отцом ушел под землю, гораздо труднее будет противостоять ей! Сейчас, когда старый конунг умер, а новый еще не получил благословения богов, надежды Дагейды на успех необычайно возросли.

Ей, никогда в жизни не покидавшей Медного Леса и совсем не знакомой с человеческими порядками, трудно было сообразить, что предстоит теперь делать конунгу фьяллей. Его признали люди, но не боги, а та, что дарит смертным признание богов и с ним подлинное право на власть, живет далеко за морем, на острове в середине земли. А значит, ему теперь придется плыть туда…

Он уплывет в то место, где живет Богиня и которое, по сути, является Иным Миром… Никто, разумеется, не учил ведьму Медного Леса преданиям и обрядам, она и не смогла бы выразить в словах свое расплывчатое знание, но суть вселенских токов, на которые опирались и предания, и обряды, она знала прекрасно. Да, он уплывет… А это значит… Дракон Судьбы останется почти беззащитным!

Цель казалась так близка, что Дагейда не могла усидеть на месте. Пусть сама она не может уйти с Квиттинга – у нее есть другие руки, способные протянуться в любой уголок Морского Пути.

– Скорее, Жадный! – Мигом вскочив, Дагейда с нетерпением замахала руками, подпрыгивая, в своей накидке из волчьего меха и с густой гривой длинных спутанных волос похожая на обезумевшего ежа. – Скорее, едем! На озеро Фрейра!

Лежавший «валун» бесшумно поднялся на сильные лапы и шагнул к ней; мгновенно вскарабкавшись на камень, Дагейда ловко и привычно перебралась на спину волка и вцепилась в шерсть на загривке. Словно живая молния, облитый серебряным призрачным светом волк широкими прыжками мчался с уступа на уступ вниз по склону горы – на юг, туда, где ждало маленькую ведьму ее послушное орудие. И там, куда люди верхом и пешком добирались за много дней, она на своем косматом скакуне могла оказаться в пределах одной ночи.

В Медном Лесу Дагейда могла почти все, но не могла сделать одного простого дела – войти в человеческий дом. Просторная усадьба Конунгагорд, что так гордо возвышалась на пригорке над священным озером Фрейра, древняя усадьба квиттингских конунгов, куда сегодня мог бы смело войти любой случайный гость, ей, хозяйке всего полуострова, была недоступна. Этой холодной ночью в самом начале зимы усадьба открыла ворота и даже двери, чтобы многочисленным гостям шумного пира было чем дышать, но не для Дагейды предназначалось это гостеприимство. Ее не пускали воротные столбы, покрытые старой резьбой, с вплетенными в узор рунами Альгиз и Одаль, не принимали земляные полы, исхоженные тысячами человеческих ног, отталкивали камни очагов, возле которых многие поколения людей грелись, готовили пищу, пили пиво, передавая рог по кругу, рассказывали саги и болтали о пустяках, хвастались подвигами и спорили, чинили уздечки и перемигивались с женщинами, играли в тавлеи и метали кости, учили детей и бранились – словом, делали все то, чего не могут, не умеют делать великаны. И дух тех ушедших поколений окружал человеческий дом огненной стеной, непреодолимой для ведьмы.

Нынешний хозяин усадьбы, Бергвид сын Стюрмира, еще год назад именовавший себя конунгом квиттов, но лишенный этого звания после войны с другими квиттингскими вождями, был не такой человек, чтобы закатывать пиры для всех званых и незваных. Но сегодня выдался особенный день: он провожал свою сестру, йомфру Хильду, которая перебиралась из его дома в новый, свой собственный. Те события, в которых Бергвид понес потери, для Хильды обернулись приобретением славы и почета: ей было всего шестнадцать лет, но она теперь именовалась хёвдингом Острого мыса и стала первой на памяти людей женщиной, удостоенной такой чести. Острый мыс уступал всем прочим округам и богатством, и численностью населения, он не сулил своей хозяйке роскошной жизни, но это было ее собственное владение, и Хильда чувствовала такое же счастье, как если бы ей отдали весь Квиттинг. Там ее ждал новый, только что отстроенный усилиями Бергвида дом, и они уже условились, что на праздник Середины Зимы он приедет пировать у нее в гостях.

Радуясь, что их роду, хотя и ограбленному жадными врагами, все же принадлежат теперь две из восьми квиттингских областей, Бергвид хёвдинг находился в довольно веселом расположении духа. Но йомфру Хильда сама чуть было не испортила ему веселье, когда внезапно заявила:

– Теперь, когда у меня есть собственная земля, ты, Бергвид хёвдинг, брат мой, понимаешь, что мне пора подумать о замужестве!

– Да, это правильная мысль! – согласился Бергвид.

Он редко одобрял мысли, которые рождались в любых головах, кроме его собственной, но с этим спорить не приходилось. В его положении союзники нужны были как воздух – хотя уж он-то знал, что такое человеческое вероломство и как мало стоит полагаться на самых, казалось бы, близких людей!

– Я подумаю, что здесь можно сделать, – великодушно пообещал он. – Не так-то много… Да, совсем нет на Квиттинге людей, которые годились бы в мужья моей сестре… Родство с какими не опозорит наш род… Никому в этом деле нельзя верить! – с горькой откровенностью воскликнул он и протянул свой опустевший кубок служанке, ходившей вдоль длинных столов с кувшином пива. – Я… бывает, что девушка хороша собой, знатна, уч… учтива… – Он задумался, словно не знал, какие еще бывают у женщин достоинства, потом опустил голову и грустно посмотрел в свой кубок. – А на самом деле… Предатели! – с угрюмым давлением в голосе окончил он, глядя на дно кубка, как будто в нем только что утонули эти самые предатели. И он считал, что туда им и дорога!