– Нет, не потеряла, если вам может чем-нибудь это помочь. Полагаю, мне лучше поехать домой.

Они попрощались на ступеньках перед домом Ванделера, такси дожидалось его на улице, на той стороне, где тянулась густая аллея в викторианском стиле. На улице было еще светло, хотя день уже погружался в сумерки, серые сумерки – без яркого света, блеска и без солнца. Ночью, вероятно, опять будет туман. На душе у Меады было так же сумрачно и смутно, она так устала, что едва держалась на ногах. Потрясение от встречи с Жилем, последовавшее вслед за тем открытие, что она совершенно забыта, вызвало у нее настроение, ничем не отличающееся от вечерней погоды – серой и безрадостной. Они встретились, сейчас они попрощаются друг с другом и, возможно, больше никогда не увидятся снова. Боль от осознания всего этого разорвала сумрак, окутывающий ее душу, и пронзила Меаду. Вполне вероятно, что он сейчас уедет, вернется на службу и даже не вспомнит об их встрече. Ведь если на это взглянуть его глазами, то, конечно, все выглядело довольно странным. Она должна учитывать это: он ничего не помнит, он для нее чужой человек и вдруг сталкивается с глупенькой, слабонервной девушкой. Мужчинам не очень-то нравятся девушки, которые плачут и падают в обморок. Но Жиль был добрым. Она знала, что по натуре он очень добрый, он помогал пожилым уставшим леди и брошенным собакам, но даже такой человек вряд ли станет лезть из кожи ради жалкого слабонервного создания, а постарается поскорее от него избавиться. Итак, она сказал ему ДО свиданья. Она не должна плакать, не должна потерять сознание. Она должна с достоинством пройти сквозь это.

Она протянула ему руку, и он взял ее. Затем, взяв ее за вторую руку, он пожал их вместе. Руки у Жиля, как и раньше, были крепкими и теплыми. Он заговорил серьезно, делая между словами паузы, как будто желая показать силу своего чувства, скрываемого за его словами.

– Это… все неправильно… нам не следует так прощаться. Вы обиделись, вам больно. Мне бы не хотелось каким бы то ни было образом причинять вам боль. Пожалуйста, не обижайтесь. Позвольте мне теперь уйти, чтобы немного привести свои мысли в порядок. Мы оба ошеломлены случившимся. Какой у вас номер телефона?

Как это было характерно для Жиля. Вовремя спохватившись, она подавила смех, чтобы не обидеть его.

– Вы спрашивали его у меня в Нью-Йорке, при нашей первой встрече.

– Я так и предполагал. Вы не дадите мне его?

– Конечно, дам.

– Да, вы это делаете уже дважды. Так какой же он?

Она назвала номер, и он записал его, точно так же он поступил и в первый раз. Правда, сейчас у него была совершенно новенькая записная книжка. Старая книжка должно быть утонула в Атлантическом океане вместе с ее телефонным номером, номер, конечно, смыло морской водой, точно так же, как смыло в памяти Жиля всякое воспоминание о ней.

Он положил книжку в карман и снова взял ее за руки.

– Мне пора идти, но я вам позвоню. Вы не против?

Нет, Меада была не против. Так она и ответила ему.

Он еще немного постоял, затем развернулся и пошел к дожидавшемуся его такси. Гравий возле дома радостно хрустел под его ногами.

Меада проводила его взглядом. Если он собирался ей позвонить, тогда это не было прощанием. Ее сердце вновь согрелось надеждой. Она поднялась на лифте на второй этаж, вышла и повернула к квартире № 3. Придется все сообщить тете Мейбл, и чем скорее, тем лучше. Как бы ей хотелось, чтобы она никогда и никому не рассказывала о Жиле. Но когда ты лежишь совершенно разбитая в больнице, когда тебя навещает очень добрый дядюшка, а тебе надо узнать о судьбе Жиля, разве могло произойти иначе? Дядя Годфри был сама доброта, но, конечно, он обо всем рассказал тете Мейбл, а уж та разнесла эту новость всюду, где только можно. Теперь ей надо было сообщить тете Мейбл, что Жиль жив, но забыл, кто она такая, так что вряд ли возможно считать их помолвленными. Придется пройти и через это.

Ничего, она выдержит. Хотя это было нелегко. Мейбл Андервуд ничем не могла облегчить ее страдания, а даже усугубляла. Она притворялась доброй, хотя, на самом деле, буквально изводила ее.

– Он не помнит тебя?

– Он ничего не помнит.

– Все очень странно! Ты имеешь в виду, что он даже не помнит, как его зовут?

– Нет, он помнит, как его зовут.

– И кто он такой, и что он делал в Америке?

– Он это помнит.

Голос у тете Мейбл стал неприятно резким.

– Он тебя не помнит? Дорогая, это хитрая выдумка. Он просто-напросто пытается уклониться. Твой дядя Годфри должен немедленно его повидать. Не волнуйся, для молодых людей такие выкрутасы вполне обычны, но твой дядя наставит его на путь истинный. Как будто у тебя нет никого, кто бы защитил тебя. Не волнуйся, все будет хорошо.

Это было совершенно невыносимо, но надо было терпеть. Проявить нелюбезность было бы крайне безрассудно. Тетя Мейбл хотела казаться доброй, но за ширмой ее доброты скрывалась откровенно прагматичное желание – она считала майора Жиля Армтажа очень выгодной партией для племянницы, не имевшей никаких средств, и она не позволит ему так просто ускользнуть.

Но всему наступает конец, и этому разговору тоже. Меаде было сказано, что она ни на что не годна и ей лучше лечь в постель, куда она и отправилась, вежливо поблагодарив тетю.

– Айви принесет тебе ужин. Я же пойду к Уиллардам, сыграть партию в бридж.

Меада облегченно вздохнула, вместе с тем она не сомневалась в том, что Уиллардам будет не только все рассказано, но заодно тетя поделится с ними своими взглядами насчет того, как управлять непокорными молодыми людьми. В этих мыслях не было ничего приятного. Но такова была тетя Мейбл, надо было принимать все так, как есть.

Меада легла и махнула про себя на все рукой. Не хотелось ни думать, ни что-то затевать, ни надеяться на что-нибудь, ни горевать.

Пришла Айви с подносом, на нем стояли тарелка с бутербродом и чашка с «Оувалтином». Меада, взглянув на нее, подумала: «Она не слишком хорошо выглядит. Уж не несчастна ли она».

Внезапно она произнесла:

– У вас усталый вид, Айви. Вы себя хорошо чувствуете?

– Немного болит голова, ничего особенного.

Лондонская девушка, маленькая и тоненькая, с бледным острым личиком и гладкими каштановыми волосами.

– А где ты живешь?

Айви пожала плечом.

– Не стоит говорить об этом, у меня нет дома. Бабушка уехала. Даже у такой приятной леди, как она, были расквартированы военные. Она в своем садике получала около четырех дюжин бутылок томатного сока, а также свежие овощи каждый день на столе. Одним словом, мы как-то пробавлялись, много ли нам надо?

– А у вас есть еще родные?

Айви мотнула головой.

– Бабушка и тетя Фло – вот и все. Тетя Фло, она сейчас работает в A.T.S., носит одну из тех красно-зеленых шляпок, они такие элегантные. Она хотела, чтобы я тоже поступила туда. Но я не прошла медкомиссию. Это все из-за того несчастного случая, который случился, когда я девочкой работала в холле.