– В каком таком холле?

Айви хихикнула.

– В мюзик-холле, мисс. Варьете. Я и моя сестра Глэд. Нас называли – «чудеса гибкости», мы были акробатами. Но потом стряслось это несчастье – на проволоке. Глэд погибла, а мне сказали, что я никогда не буду здоровой, как прежде. Итак, я оставила варьете, мне даже нравилось, что не придется больше там выступать. Да и врач сказал, что ни за что не допустит меня туда.

– Мне так жаль, – сказала Меада своим приятным, чарующим голосом и затем добавила: – Отправляйся пораньше в постель, Айви, тебе лучше поспать. Миссис Андервуд больше ничего не понадобится.

Айви снова резко проговорила:

– Мне не очень хочется ложиться, скорее всего, от этого мне не станет легче. Я опять начну вспоминать Глэд и себя, как мы снова идем по этой проволоке. Вот почему я брожу во сне, поэтому я вышла из своей спальной на улицу в Суссексе. Бабушка тогда сказала мне, что это неприлично, что мне лучше найти себе работу в какой-нибудь квартире, где я не смогу выходить на улицу во сне.

Мурашки пробежали по спине Меады, неизвестно почему. Ведь из дома Ванделера было не так-то легко выбраться, особенно после того, как Белл запирал входные двери. Правда, Меада испугалась, представив Айви, блуждающую ночью в темноте вверх и вниз по лестницам дома. Она быстро спросила:

– А сейчас ты бродишь во время сна?

Взгляд Айви скользнул куда-то в сторону.

– Нет, не брожу, – ответила она неуверенным голосом. – Вы не хотите еще один бутерброд с рыбой? Я готовлю их, как меня научила бабушка, и вкусно выходит, – томатная паста и сверху паштет из креветок. Очень своеобразно на вкус, не правда ли?

Когда Айви ушла вместе с подносом и в комнате снова стало тихо, Меада взяла книгу и принялась читать. Взгляд бежал по строчкам, но о чем была книга, о чем в ней говорилось, она не понимала. Над кроватью висел ночной светильник. Мягкий свет падал прямо из-за спины, ложился поверх розовой простыни и такой же розовой подушки, украшенной по краям оборками. Это была спальня Годфри Андервуда, вот почему рядом с постелью стоял телефон. Дядя Андервуд спал на розовой с оборками подушке, трудно было вообразить что-нибудь более нелепое. Видимо, он не обращал на это ни малейшего внимания. Такого же цвета были стеганое одеяло и занавески с розовыми и фиолетовыми пионами. Умывальник был отделан розоватым фарфором, а на полу лежал розовый ковер. Поначалу ей казалось, что она не выдержит, но со временем, как хорошо известно, ко всему привыкаешь.

Ее полусонные мысли вспугнул телефонный звонок. В полудреме она услышала, как зазвонил телефон, она внутренне напряглась, поскольку ждала его. Теперь, когда это случилось, ее сердце заколотилось в груди, а руки задрожали. Она взяла трубку. Откуда-то издалека раздался голос Жиля:

– Хэлло! Это вы?

– Да, – ответила Меада.

– Голос вроде не похож на ваш. Она замерла.

– Откуда вы знаете, какой у меня голос?

На другом конце провода повисло гнетущее молчание. Откуда он знал? Вывод был прост, он знал, и все тут. Он так ей и сказал, но ответа не последовало.

– Меада – это ведь ты? Пожалуйста, не клади трубку, мне так много надо сказать тебе. Мне это легче сделать по телефону. Я полагаю, что нам надо кое-что прояснить в наших отношениях, не так ли? Ты никуда не торопишься?

– Нет, не тороплюсь.

– Где ты? Ты одна, ты можешь говорить?

– Да, моя тетя ушла. Я лежу в постели.

– Что? Что-нибудь случилось?

– Ничего страшного. Просто устала.

– Ты не слишком устала для разговора?

– Нет.

– Хорошо, тогда начнем. Я все это время думал, и мне хотелось бы узнать, где и как мы расстались. Мне кажется, что мне следует знать это. Ты – должна помочь мне, понимаешь? Если бы я вернулся слепым, то ты одолжила бы мне свои глаза, чтобы видеть, ты бы стала читать мои письма к тебе, и все в таком духе, ведь так? Мой случай то же самое. Я вернулся незрячим, но у меня плохо не с глазами, а с памятью. Те факты, что я не помню, очень похожи на письма, которые я не могу прочитать. Если я попрошу тебя прочитать их мне, разве ты мне откажешь в этом?

– Что бы ты хотел, чтобы я рассказала тебе?

– Я хотел бы знать, как мы относились друг к другу. Мы ведь были друзьями, не так ли?

– О, да.

– Или больше, чем друзья? Это мне хотелось бы знать больше всего. Я был влюблен в вас?

– Ты сам сказал это.

– Я бы не сказал этого, если бы не имел это в виду. Что ты сказала тогда?

Никакого ответа. Сердце у Меады застучало, дыхание прервалось, говорить она не могла.

– Меада, разве ты не понимаешь, ты должна помочь мне? Мне надо это знать. Мы были помолвлены?

В ответ все то же молчание. Армтаж настойчиво произнес:

– Но ведь я должен это знать, почему ты не понимаешь? Мы были помолвлены? Об этом было объявлено?

Меаде хотелось плакать и смеяться одновременно. Это было так похоже на Жиля, слишком знакомо, – настойчивость в его голосе, то, как он произносил ее имя, он всегда был нетерпелив и не умел выжидать. Отзвуки прошлого: «Меада я должен знать», – такой же настойчивый звонок. Тогда это прозвучало так: «Ты меня любишь?» Сейчас иначе: «Любил ли я тебя?»

Она ответила так быстро, как могла:

– Нет, о помолвке не было объявлено.

В трубке повисло молчание, столь долгое, что ее сердце сжалось от страха. Вероятно, он ушел, повесил трубку и ушел. Очень просто. Наверное, он повесил трубку и навсегда ушел из ее жизни. Но Меада тут же опомнилась и с негодованием отбросила эту мысль. Это не было похоже на Жиля. Он никогда не лукавил. Он сказал бы ей начистоту: «Очень жаль. Не могу вспомнить. Вот незадача».

Он не мог ускользнуть, словно вор в ночной тишине.

Снова раздался его голос – сильный и отчетливый.

– Ладно, пусть так. Пока оставим это. Мне не хочется портить наш завтрашний ленч. Ты пообедаешь со мной, не так ли?

Меада тихо ответила:

– Я упаковываю посылки с двух до пяти.

– Посылки?

– Для попавших под бомбежку, одежда и тому подобное.

– Но ты же можешь немного опоздать или уйти на время?

– На это смотрят косо.

– Меня это не волнует. В конце концов, я ведь не каждый день воскресаю из мертвых.

Он услышал, как у нее остановилось дыхание.

– Это удар ниже пояса.

– Что делать. Ты придешь?

– Да. Приду. Куда?

–" Я подойду без четверти час, чтобы захватить тебя. Засыпай скорее и думай только о приятном. Спокойной ночи.

Меада уснула и проспала спокойно, без каких бы то ни было наваждений. В первый раз после той июньской ночи она спала и ничего не видела во сне. Все внутри нее улеглось и утихомирилось. Сила воли, постоянное внутреннее напряжение, неотступные воспоминания – все то, с чем, как ей казалось, она никогда не сумеет совладать, куда-то ушло, исчезло. Она спала как мертвая, пока не пришла Айви и не раздвинула занавески.