упал на пол, придавленный грудой повалившихся сверху мешков. Бабас с Алексом начали вытаскивать меня из под них. На шум прибежал дежурный грузчик.

Я с трудом поднялся на ноги, левая рука и плечо отнялись, спину резала сильная боль. Было ясно, что продолжить работу я не смогу.

– Сам дойдешь до раздевалки? – спросил Бабас.

Я молча кивнул головой и заковылял к железной лестнице, ведущей вниз в полуподвальное подсобное помещение. А мое место занял дежурный грузчик.

Каждый мой шаг по скрипучим ступенькам отдавался острой болью в спине. Наконец я добрался до своего шкафчика, еле достал из кармана ключ, вставил его в дверной замок, повернул и… вскрикнув от дикой боли, рухнул на холодный бетонный пол.

Сколько я так пролежал без сознания, точно сказать не могу. Когда меня привела в чувство испуганная уборщица, уже светало. Вызвали дежурную грузовую машина и отправили меня домой. Помню, как в полуобморочном состоянии я вскрикивал на каждой кочке – малейшая встряска вызывала нестерпимое страдание.

9

Утром из короткого сонного бреда меня вывел громкий стук. Опираясь на правую здоровую руку, я еле поднялся с постели и отворил дверь. В комнату вошел мастер, за ним – начальник цеха. Его усы по–обыкновению топорщились.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

– Ничего, терпимо.

– Вот, мы тебе тут принесли, – мастер выложил на стул огромный бумажный мешок, набитый фруктами. – Ешь, поправляйся.

– Да, выздоравливай, отдыхай. Хоть месяц, хоть два. Зарплата будет тебе идти. Только в больничку не обращайся, – попросил начальник цеха.

Понятно, чего он боялся. Производственный травматизм – вещь серьезная, За это по головке не погладят, выговор могут объявить, премии лишат. Но ещё больше начальник боялся, что всплывёт афера с 14–м «этажом». Так могли и на их подпольный бизнес выйти…

В больницу я не пошёл, а вышел на работу через две недели, когда немного оклемался. Хотя спину всё время ломило, левая рука плохо слушалась, я не спал по ночам. Под мешки я, естественно, полезть не мог, меня определили на лёгкий труд – подметать территорию цеха.

А однажды мне стало совсем худо. Утром я не смог встать с постели – ноги отказали. Соседка вызвала врачей, меня увезли в больницу.

В госпитале я провалялся два месяца. Совершенно безрезультатно. Ноги так и не пошли. Приезжал какой–то седой профессор из института травматологии. Он долго изучал рентгеновские снимки, анализы, мял мою больную спину, неподвижные ноги.

– Мм–да, редкий случай, редкий случай, – промямлил профессор и уехал.

Мне дали инвалидность и выписали домой. Я страдал от одиночества и постоянной боли в позвоночнике.

Я перестал пить таблетки, от них становилось только хуже. Я попросил Рустама, который навещал меня иногда с Тагиром, достать мне пистолет. Повеситься я не мог, да и считал такую смерть для себя позорной. Вместо пистолета они приволокли инвалидную коляску. За что им, конечно, большое спасибо, я хоть стал самостоятельно передвигаться по комнате.

Однажды забежала Галка–фасовщица. Прибралась, вымыла полы, поохала, повздыхала и испарилась.

Сначала Рустам с Тагиром навещали меня каждую неделю, потом – раз в месяц, а потом и вовсе перестали приходить.

Жена, узнав о моём положении, раздумала переезжать ко мне.

За часть моего инвалидного пособия за мной присматривала сердобольная соседка.

Я остался совсем один, всеми забытый и заброшенный калека.