– Ты что творишь?! – завопил я. Он тоже что-то кричал на своём языке, дёргая меня за рукав. – Выхода нет, – грубо добавил я, решив, что он боится ещё сильнее рассердить медведя. Высвободив руки, я снова навёл на него револьвер. – Думаю, я смогу попасть ему в глаз.

Медведь снова занёс лапу, но не дотянулся, и чёрные когти рассекли воздух в дюйме от наших ног.

Я прицелился в кровожадный глаз зверя. А-Ки всё ещё лихорадочно тараторил на китайском. Я постарался мысленно заглушить его голос и снова услышать папин, не убирая палец с крючка.

А-Ки опять ударил меня по рукам, не дав выстрелить. Я резко развернулся, кипя от злости, но тут заметил, что он на что-то указывает пальцем. На что-то ниже по холму, среди сосен – как раз оттуда я совсем недавно выбежал.

Там стояли двое медвежат. Не сильно крупнее собак. И смотрели на нас.

Этот гризли был вовсе не медведем, а медведицей. Мамой.

Я посмотрел на А-Ки. Теперь ясно, что он хотел сказать. Чтобы я не убивал маму этих малышей. Не оставлял их сиротами.

А-Ки затих, и какое-то время мы молча стояли и глядели друг на друга. В его серьёзных глазах плескалась тревога. Мы оба тяжело дышали.

– Извини, А-Ки, – наконец прошептал я. – Ничего не поделаешь. У меня нет выбора.

Он помотал головой и что-то сказал тихо, но твёрдо. Глаза у него блестели.

– Извини, – повторил я и покачал головой. Он отпустил меня, и я, нервно сглотнув, снова приготовился стрелять. Медведица отошла влево, и я повернулся к ней. – Можешь не смотреть, если не хочешь, А-Ки, – добавил я, поднимая револьвер.

Она встала на задние лапы и положила передние на валун. Чёрные когти, длиннее моих пальцев, царапнули камень. Я прицелился в её чёрный, влажный глаз. Ритм сердца выровнялся, и я стиснул револьвер, готовый пустить пулю прямо ей в голову.

И уже собирался нажать на спусковой крючок, когда заметил: чего-то не хватает.

Никто не кричал по-китайски. Не прижимался к моему боку, не держал за плечи, не дышал мне в ухо.

Я обернулся и увидел, как А-Ки спускается с валуна и спрыгивает на землю.

Душа у меня ушла в пятки.

– А-Ки, ты что вообще творишь… – прошипел я, но тут же осёкся, чтобы не привлекать к нему внимание медведицы. Теперь они оба стояли на земле, только по разные стороны от валуна.

Старался я зря.

А-Ки не убежал, не попытался спрятаться – ничего подобного.

Опустив руки, он спокойно обогнул валун и подошёл прямо к медведице – к зверю с окровавленными когтями, острыми зубами и нетронутым глазом, готовому меня сожрать.

При этом он говорил. Тихо, медленно, ласково. А-Ки обращался к ней на своём родном языке.

Когда медведица его увидела, она, по-моему, удивилась не меньше моего.

Опустилась на все четыре лапы и сердито шагнула к А-Ки, издав злой, голодный рык и раскрыв пасть, в которой скоро должен был оказаться неплохой такой кусок моего спутника.

А он и не думал уходить. Стоял на месте и всё о чём-то говорил, и голос у него был ласковый, как слабое потрескивание костра. Как у реки, которая рассказывает свою историю.

Медведица тоже замерла в паре футов от маленького китайца. Она смотрела прямо ему в глаза, наверняка готовая в любой момент ударить когтистой лапой.

Я переводил взгляд с мамы-гризли на китайца-сироту. Револьвер со взведённым курком застыл у меня в руке.

Медведица заревела – грозно, низко, гневно, – но её рёв как будто закончился вопросом. И она не тронула А-Ки. А он продолжал говорить.

Потом А-Ки, не замолкая ни на секунду, вытащил что-то из кармана. Я сощурился. Это была та чёрная птичка! Он протянул фигурку медведице и стал объяснять, что это. Медведица молча слушала, принюхиваясь к ветру и глядя на явно чокнутого мальчишку.

Даже не знаю, дышал я или нет в эти долгие две минуты. И наверное, ни разу не сглотнул. А может, прошло больше времени, пока А-Ки рассказывал гризли свою историю.

Вдруг он замолк. Поклонился, быстро и неглубоко, и пошёл по дороге – в другую сторону от её детёнышей. Он поднялся чуть выше по холму и уселся на тропу лицом к медведице, сложив руки на коленях.

Вряд ли к этой старой медведице хоть раз в жизни кто-то подходил поговорить. И уж точно никто никогда не обращался к ней по-китайски. Понятия не имею, о чём она думала и что чувствовала. Посмотрев на А-Ки с минуту, она перевела взгляд на меня. Я всё ещё стоял, как дурак, направив на неё дуло револьвера. Медведица как будто что-то проворчала себе под нос и побежала к своим малышам. Они бросились к маме, и все трое скрылись в лесу.

Я перевёл дыхание, собрался с мыслями и опустил револьвер.

Мы с А-Ки посмотрели друг на друга. Его лицо ничего не выражало.

– Ты поступил очень глупо, – ошеломлённо произнёс я, – и очень храбро.

Маленький китаец в тысячах миль от родины завёл разговор с разъярённой медведицей только ради того, чтобы её малыши не стали сиротами.

– Ты бы понравился моей маме, А-Ки.

Он что-то сказал мне по-китайски. Я склонил голову набок. Он улыбнулся, очень широко, и показал пальцем куда-то мне на ноги. Я посмотрел вниз.

Во всей этой суматохе я совсем забыл про свои штаны. Они снова спустились до лодыжек и утянули за собой трусы. Я стоял на огромном камне, на самом видном месте, с револьвером в руке, в чём мать родила. Ну, по крайней мере, ниже пояса. Кожу обдувал холодный ветерок.

Тут я впервые услышал, как А-Ки рассмеялся. Щёки у меня стали краснее, чем бородка индюка, и я поспешно подтянул штаны.

⁂

Ночью мы разбили лагерь сразу за перевалом Колокум уже по другую сторону холмов. Приятно было осознавать, что карабкаться наверх больше не придётся. Тропа, извиваясь, теперь бежала вниз, в широкую долину. На этих склонах росло ещё больше деревьев, и дорога терялась в густых рощах.

Где-то там, внизу, лежал Элленсберг, город, в котором я надеялся перехватить Эзру Бишопа. Я жадно вглядывался в лесистые холмы, высматривая всадника, ведущего за собой лошадей, и среди них – чудесную рыже-пегую кобылку с меткой на ухе. Только вокруг было тихо и пусто. Солнце садилось, и сгущались сумерки. Сары я нигде не видел. Мне хотелось позвать её по имени, заорать что есть мочи в надежде, что мой крик разнесётся эхом. Если бы она меня услышала, порвала бы любую верёвку и вынесла любые удары плетью, лишь бы вернуться ко мне. Хотя на самом деле кричать, конечно, смысла не было.

Я вздохнул. По крайней мере, медведей тоже было не видать.

А-Ки шагнул ко мне.

– Всё, – сказал я, махнув рукой на открывающийся перед нами вид. – Больше не надо карабкаться вверх.

Он опёрся ладонями о колени, переводя дыхание, и кивнул. Наверное, понял, что я имел в виду. Подул ветер, жутко холодный, пробирающий до костей. Я весь покрылся мурашками.