– Чего тебе? Троих ты ухлопала! Дрыхнут каксуслики! – хмурым шепотом сказал он Дафне, с сожалением обнаружив, чтоврагов в комнате нет и крошить некого.

Дафна молча показала ему ладонь. Корнелий моментальноперестал болтать и принялся откручивать мешавший ему штык.

– Без паники! Ничего ужасного не произошло! И безпальцев люди живут! – бормотал он.

«Хорошенькое утешение!» – подумала Даф, наблюдая, как онподносит флейту к губам.

С маголодиями Корнелий напортачил и, останавливая кровь,сделал так, что шрам на ладони у Даф покрылся темным, очень густым мехом.

– Фа диез! Понимаешь: ди-ез!!! – подсказала Даф,попутно ощущая, что у нее начинают расти и увеличиваться передние зубы. Наножки табурета она смотрела теперь почти хищно.

– А, ну да! Фа – это для раненых бобров! Как же я могперепутать? – спохватился Корнелий.

– Не фолфай! Сфевай фто-нифуть! Или я тефяуфююю! – с усилием произнесла Даф.

Передние зубы уже доросли у нее до середины подбородка, иэто, видимо, был еще не предел.

– Уфююю – это как? – заинтересовалсяКорнелий. – Кстати, тебе никто не говорил, что ты похожа на саблезубогобобра?

Дафна молча пнула его. Связной света предусмотрительноотскочил и, хихикнув, исправил ошибку.

Убедившись языком, что ее зубы вернулись к прежнему размеру,Даф сердито оттолкнула Корнелия и подошла к окну. При лунном свете заметнобыло, что рана закрылась. Кровь больше не бежала, однако Дафна ощущала вглубине ладони холодную пульсацию. Боль, проникшая под кожу, жила внутри и никакне могла утихнуть.

«Странно. По идее, исцеление должно быть полным», –растерянно подумала Даф.

Проверяя, она несколько раз сжала и разжала ладонь. Пальцыповиновались, хотя и с замедлением, как у человека, вернувшегося с мороза. Всеже их подвижности хватило, чтобы маголодией очистить ковер от крови.

– У-эээ! Бли-ии-ин! Бы-ы-лиии-и-и-ин! – заохалкто-то рядом.

Оставленный без присмотра, Корнелий додумался выкатитьиз-под кровати штангу Эди, попытался приподнять и, благополучно опустив себе наноготь большого пальца, занялся печением блинов и сочинением былин.

Зозо зашевелилась под одеялом. Меф открыл глаза и сел надиване. Даф даже позавидовала, как Корнелию легко удалось его разбудить. Ужона-то хорошо знала, каких усилий ей всегда стоило поднять Мефа. У них дажеособый термин существовал – «стоять над диваном», где-то равный по смыслу«стоянию над душой». «Стояние над диваном» заключалось в том, что она, Даф,прыгала по комнате общежития озеленителей, терла Буслаеву уши, забирала одеялои монотонно повторяла намеренно противным голосом: «Вста-а-авай! Вста-а-авай!Вста-а-вай!»

Опытным путем Даф высчитала, что будить Мефа нужно никак неменьше пяти минут. Если же поверить, что результат достигнут, и уйти, допустим,через три минуты, то Меф, кажущийся проснувшимся, свесивший ноги и смотрящийясными глазами человека, готового приступить к будничной жизни, окажетсялежащим и дрыхнущим поперек дивана, а то и вообще на коврике. Короче говоря,там, где настигнет его злодейская пуля дяди Морфея.

Это, конечно, за исключением дней, когда Буслаев бралсятренировать волю. Тут вообще получался парадокс, потому что, подорвавшись часав три ночи, Меф бегал по комнате, принимал душ, отжимался и молотил кулакамигрустную «тетю Грушу». Из бедной, многократно залатанной «тети» бежал песок илетели опилки.

Закончив с «тетей Грушей», а заодно и с воспитанием воли,Меф обычно долго стоял посреди комнаты, размышляя о чем-то монументальном,после чего громко и назидательно говорил спящей Дафне:

– Напомни мне утром, что надо купить мешки для мусора!

Но так было прежде. Теперь же Меф подскочил всего-навсего отсдавленного вскрика Корнелия. Поняв, что еще немного – и их увидят, Дафнапоспешила исчезнуть. Охающий Корнелий телепортировал с запозданием на полторысекунды.

Меф так и не понял, видел он что-либо или нет. Когда онзажег свет, в комнате никого не было. Крик же приписали Эде, которого хитрыйКорнелий, перед тем как исчезнуть, маголодией сбросил с кровати.

Заснуть Меф не пытался. Что-то тяжелое, связанное не то сосном, не то с чем-то иным, мучило его и тревожило. В памяти оживали и сразупогасали воспоминания, похожие на брызги краски на белом холсте. В комнатевисел слабый, дразнящий, почти неуловимый цветочный запах, почему-тонапомнивший ему о Дафне. Ощущение ее недавнего присутствия здесь было такимреальным, что он даже опустился на четвереньки, втягивая ноздрями воздух.

– Ты чего? – спросил Эдя.

– Просто так!

– «Просто так» ковер не нюхают! – резонно заметилХаврон.

Меф решился.

– Что ты обычно делаешь, когда ночью тебе мерещитсялюбимая девушка?

Эдя, чесавший короткопалой пятерней мощную грудь, прервалсвое занятие, чтобы покрутить пальцем у виска.

– Я понял, – сказал Меф. – Ремонтируешьмыслящий аппарат. Дальновидно.

Чтобы не слышать праведно-негодующего мычания желающего спатьдяди, Меф отправился на кухню. Потоптался у открытого окна, выглядывая вподсвеченную далекими прожекторами ночь. Выпил воды из-под крана. Зозо сто разпыталась отучить его от этой привычки, но это не особо помогало, потому что иона сама то и дело, отдыхая от материнской роли, так поступала. К тому жеМефодий почему-то всегда был уверен, что не он дохнет от микробов, а они отнего.

Вода камнем легла в желудок, не прогнав беспокойства. Меф,ненавидевший всякую расслабленность, отправился в душ и долго стоял под струей,пока тело не стало сердито-красным и равнодушным к холоду. Тогда он растерсяполотенцем и все на той же кухне, с заездом длинных ног в коридор, отжался впервом подходе девяносто два, во втором – семьдесят и в третьем – пятьдесятвосемь раз.

Трицепсы и грудные мышцы забились приятной тяжестью. Мутнаятревога отступила. Если бы хоть вспомнить, что снилось ему ночью и почему онпроснулся таким разбитым?

«В четыре часа утра отжимаются только психи. Или Буслаевы!»– выплыл в памяти чей-то голос. Меф отмахнулся от него как от навязчивой мухи.

– Надо что-то делать! Что-то менять! – громкосказал он в открытое окно.

* * *

– Привет! Чего с тобой такое? – с беспокойствомспросил Меф.

В каждой руке у него было по грязному подносу с посудой, иеще один хитрым образом угнездился между ними. Недопитый бумажный стакан с кофесъезжал то вправо, то влево, пока не определившись, в какую сторону емузавалиться.