Выглядела конструкция хлипко, и, если не обрушилась пока наголову никому из посетителей «Пельменя», то лишь потому, что достойная головадо сих пор не была обнаружена.

– А что со мной? – спросила Даф.

– Ну… э-э… выглядишь ты неважно… Словно вампир выпил изтебя весь томатный сок! – Голос Мефодия вильнул, как собачий хвост. Он небыл уверен, что девушкам об этом говорят.

– Спасибо, – поблагодарила Даф.

– Да, в общем, не за что, – виновато ответил Меф.

Обеспокоенная Дафна отыскала на стене зеркало. Точнее, этобыли здоровенные зеркальные часы, призывавшие не растрачивать время жизнипопусту, а с утра до вечера проводить его в «Звездном пельмене».

Часы Дафну не утешили. Собственное лицо показалось ейпосторонним. Бледное, перевернутое. Под глазами – круги. Чувствовала же онасебя, как ни странно, неплохо.

– Питаться надо нормально! И спать по ночам! Надо мнебудет бросить работу и плотно заняться твоим воспитанием! – заявил Меф. Онвсе еще торчал рядом со своими подносами, представляя опасность сразу для двухстоликов.

Дафне стало тоскливо до лютости. «Вот она, настоящая мужскаязабота!» – подумала она.

Дверь служебки закачалась. В зал выкатилась кругленькаяТощикова. Пчелой подлетев к Мефу, она сердито прожужжала:

– Буслаев!

Меф не удивился, что он Буслаев. Свою фамилию он выучил ещев детском саду и закрепил в младших классах. В сущности, это было единственноеверное и надежное знание, которое он вынес из общеобразовательной школы. Всеостальные знания были приблизительными.

– Ну?!

– Не нукай! Кто последний спускался в подвал забрикетами: ты или Памирджанов?

– Я! – с гордостью сказал Меф, не видевший поводадарить Памирджанову свои социальные заслуги.

У Тощиковой побагровели нос, клочок лба и два участка наподбородке размером с рублевую монету. Краснела она всегда точечно.

– Ты меня запер! Выключил свет и поставил насигнализацию! Два часа я сидела на ящике, пока Митина не спустилась! –крикнула Тощикова.

Упомянутая Митина караулила тут же, в полуметре,притворяясь, что задвигает стул. Вид у нее был внешне незаинтересованный.Казалось, ей все равно – отправят Буслаева на корм пельменницам или помилуют.

Меф сделал самое глупое, что мог сделать в подобныхобстоятельствах, а именно заржал. Тощикова, вытянув руки, схватила его загорло, собираясь задушить, но не задушила и внезапно хрюкнула. Звук былпоросячий, радостный и свежий. Сразу три столика радостно оживились и бросилисьзаказывать пельмени со свининой.

– Холод там дикий! Я клеенку на себя наматывала, чтобыне замерзнуть! – сказала Пончик сквозь смех.

Последовательно злиться она не умела. Митина сердито пнуластул и отошла.

* * *

В середине июля, когда вылились все дожди и на небе неосталось больше воды, в Москве объявилось лето. Нерешительное, бледное, оноразвело солнечными руками сизые тучи, деликатно, как из блюдца, выпило вселужи, а потом набралось сил да и осталось. Сухим жаром облило проспекты.Высветило неожиданные кувшинки на Москве-реке в промежутках между строительнымибаржами. Воспламенило желтыми прыгучими огнями темные воды Яузы, так что больнобыло смотреть.

Днем асфальт разогревался так, что можно было печь оладьи,если бы обнаружились желающие их есть. Крыши машин пламенели. Воробьивыстраивались в очередь к единственной в Москве луже у фонтанов на Манежнойплощади, свидетельствуя, что жара продлится долго.

Неблагодарные москвичи, прежде клявшие дожди, теперь сталипоругивать жару. Зонтики, впрочем, таскались по-прежнему. Истинный москвичвсегда недоверчив.

В один из таких дней Мефодий и Дафна шли по БольшойНикитской, направляясь от журфака МГУ к бульварам. Смена в «Звездном пельмене»закончилась сорок минут назад. В голове у Мефа еще толкались перебивающие другдруга слова: «Ваш чек! Приятного аппетита! Приходите еще!», а кожа рук пахладезинфицирующим раствором, которым в «Пельмене» протирают рабочие поверхностикухни.

После той пикировки с директором по подготовке персонала Мефожидал перевода на мойку холодильников или на парковку, однако о нем словнозабыли. То ли у Бруха не находилось времени о нем вспомнить, то ли ДашаПименова действительно приносила ему удачу, как она сама с улыбкой утверждала.

– И как? Приняли тебя? Сдал? – спросила Дафна.

Она знала, что утром перед сменой Мефодий ездил в универсмотреть вывешенные результаты экзаменов. По тому, как Меф неохотно разлепилгубы, Даф поняла, что если бы ему было чем похвастать, он сделал бы это еще в«Пельмене».

– Угум. Сдал. Аляску, Финляндию, Польшу и Алеутскиеострова. Остались штаны и три пуговицы, – проворчал Меф.

– Что, не поступил?

– На дневной баллов не наскреблось, но написал я вроденормально. Меня внесли в резервный список.

– Это как? – не поняла Даф.

– Ну если кому-то столб упадет на голову и онпередумает учиться, меня возьмут.

– А такое бывает?

– Да сколько угодно! Вертолеты, кирпичи, дохлые вороны…

– Я не о том. Кто-нибудь может передумать?

– Ну мало ли… Я бы не передумал, – сказал Меф безособой надежды.

Даф вздохнула. Соблазн, конечно, был большой, но если онаради Мефа прихлопнет кого-то столбом, то чем тогда свет будет отличаться отмрака? Лучше уж тогда идти на платное.

У консерватории они нежданно-негаданно встретили Чимоданова.Петруччо стоял, задрав голову, и внимательно смотрел на памятник великомукомпозитору. Лицо у него было созерцательное. Под наивными детскими глазамизалегли голубоватые тени. Волосы торчали как проволока.

Дафна подкралась сзади. Ей захотелось толкнуть Чимодановапод колени. Однако у Петруччо была слишком хорошая реакция. Он обернулся.

– Прикидываешь, сколько динамита надо? –полюбопытствовала Даф. Она склонна была приписывать Чимоданову толькоопределенные мысли.

Петруччо оскорбился, как карточный шулер, которому сказали,что он не сумеет отличить короля от туза:

– Думал: смогу я его оживить. Вообрази: топает такойсреди машин. Капитально?

– Капитально, – согласилась Дафна, строго взглянувна Чимоданова.