Тот был уже предупрежден, что всякий, напомнивший Мефу о егопрошлой службе мраку, будет немедленно катапультирован с использованием ботинкасорок пятого размера. Такой размер был у Эссиорха.

Меф с любопытством смотрел на Чимоданова. Сообразив, чтоМефодий его не узнает, Дафна их познакомила. Чимоданов познакомился с Буслаевымс большим удовольствием и тряс ему руку до тех пор, пока Дафна не наступилаПетруччо на большой палец ноги.

В эту секунду из консерваторского кафе, в котором вечерамиподвыпившие околомузыкальные фрукты лезут двумя пальцами сбацать на фортепьяно«Мурку», вышли Ната и Мошкин. Ната шагала решительно. Евгеша догонял еекороткими перебежками, пытаясь на ходу завязать шнурок.

– Минеральная вода у них теплая! Теплая же, да? –привычно сомневался он.

Заметив Буслаева, Мошкин радостно подскочил к нему. Евгешабыл единственным, кого Меф узнал. Именно Мошкин вытаскивал его из котлована наБольшой Дмитровке и сидел у кровати в квартире Эссиорха, когда Меф очнулся. СВихровой же ему тоже пришлось знакомиться заново.

Ната подошла к знакомству серьезно. Вначале попыталасьпредставиться Ариадной, затем Викторией, после этого нежно потрогала Мефугрудные мышцы острым ногтем, вслух поразившись тому, какие они сильные. И всеэто время лицо ее прыгало, лоб морщился, а улыбки били сериями по три и четыре,как короткие автоматные очереди.

– Подержи, пожалуйста, моего кота, Ариадна! – милосказала Даф и сунула в руки Наты Депресняка, которого та терпеть не могла.

Увидев перед собой усатую бандитскую рожу, Ната отпрыгнуланазад с таким ужасом, что едва не размазалась по постаменту памятника великомукомпозитору.

Дальше они гуляли уже все вместе, большой компанией.

Виктория, она же Ариадна, охмуряла всех подряд, отыгрываясьза неудачу с Мефом, больно уколовшую ее самолюбие. Потом на нее наехалвелосипедист, парень лет двадцати пяти, в бейсболке, надетой козырьком назад.Вскочив, Вихрова и ему тоже грохнула сердце. Правда, тотчас об этом пожалела.

Велосипедист попался приставучий, как дешевая турецкаяжвачка, используемая сметливым русским народом для экстренной подклейкиразъехавшейся обуви. Буксируя за рога своего железного друга, он тащился сзади,монотонно просил прощения и умолял выйти за него замуж. Даже порывался показатьпаспорт, мол, у него нет ни штампа о браке, ни детей.

– Накройся медным тазом! Знаешь, почему у тебя детейнет? У такого, как ты, родятся только краснощекие потребители! – отрезалаНата.

Обладатель непроштампованного паспорта зацепился штаниной запедаль, однако накрываться медным тазом не стал, видимо из-за отсутствия присебе таза.

Эту фразу Вихрова спионерила у Улиты. Причем одолжилапрочно, без надежды на возврат. В конце концов, Нате она была нужнее. Не Улитаразбивала по восемьдесят сердец в день. Ее трудовые нормы были куда скромнее.

От велосипедиста избавились, пройдя сквозную торговуюгалерею, куда с железными друзьями не пускали.

Чимоданов и Мошкин надумали забредать по дороге в магазины ипритворяться даунами. Чимоданов в роли дауна был убедительнее Станиславского.Он бродил, за ногу волоча за собой Зудуку, который бумкался головой о пороги иступеньки, как классический Винни Пух.

Его все жалели, а в одной продуктовой палатке даже бесплатнодали шоколадку, на которую он, жалобно блея, показывал пальцем. Мошкину жеубедительности не хватило. Или, может, он просто не туда сунулся. Из ювелирнойлавки его вывели за ухо.

Охранник был сухонький и воинственно-сердитый старичок,которого легко было представить в роли мужа Мамзелькиной. Только у АидыПлаховны была коса, у старичка – смешная сбруя из дубинки, газового баллончикаи открытой кобуры, в которой вместо пистолета торчала рация.

Спасая Мошкина, Дафна подошла к охраннику и стала на негосмотреть.

– Девушка, чего вы на меня уставились? Я что,красивый? – с досадой спросил охранник.

– Да. Очень красивый. У вас добрые глаза, –сказала Дафна без иронии.

Старичок что-то растерянно пробурчал. Раздражение из негоуже выветрилось. Отпустив ухо Евгеши, он вытер пальцы о рукав, повернулся ивновь скрылся в магазине.

– А пальцы-то зачем вытирать? – спросил Мошкин собидой.

– Чтобы самовоспламенения серы не было! – пояснилЧимоданов.

Он так ржал, что от хохота осел на тротуар. Смирный Евгеша внезапновспыхнул.

– Ты мне не друг! – сказал он решительно.

Утвердительная интонация в собственном голосе так изумилаМошкина, что он даже моргнул.

– Как это не друг? – озадачился Чимоданов. –А ты мне, выходит, друг?

– Я тебе друг! – заверил его Евгеша.

– Как такое может быть? – не врубился Петруччо.

Оскорбленный Мошкин промчался вперед, и вместо негообъяснила Даф.

– А я понимаю так. Вот скажи: корова человекудруг? – спросила она.

– Ну, – согласился Чимоданов.

– А человек корове друг или не друг? Только откровенно?

Петруччо шмыгнул носом, раздвигая сухие губы в широченнойулыбке. Между верхними зубами у него были здоровенные щели. Нижние, напротив,наползали друг на друга, точно льдины в ледоход.

– Заметь, что не я первый сравнил Мошкина скоровой! – заявил он, очень смутив этим Дафну.

Нату необычные зубы Чимоданова внезапно очень заинтересовалии, когда Петруччо наехал на нее минут пять спустя, она, огрызаясь, спросила,когда он чистил их в последний раз.

– Лучше спроси, когда я почищу их в первый раз! Ивообще: налет на зубах защищает их от порчи! – без тени обиды парировалЧимоданов.

Ната огорчилась. Всегда обидно, когда хочешь сказатьгадость, а на тебя не обращают внимания. Все равно что долго прятать за пазухойпригоршню грязи, самому перепачкаться, а потом промахнуться, бросая с двухшагов.

– Превратить свои недостатки в принцип – это сильно. Ятебя люто ненавижу, Чимоданов! Ты злобный пигмей! Непрошибаемоеживотное! – прошипела она.

Злобный пигмей самодовольно хихикнул.

– Кажется, сегодня день разборки чемоданов! –неосторожно пошутила Даф.

Петруччо гневно выпрямился и высоко, как римский диктатор,вскинул подбородок.

– Подчеркиваю в первый и в последний раз! Про чемоданыв моем присутствии… – начал он.

– «…прошу не заикаться!» – одновременно закончилиМошкин и Ната.