Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сомерсет по-прежнему не сводил с нее пристального тяжелого взгляда. Странная она женщина — похоже, тот поцелуй привел ее в неописуемый ужас. Чем черт не шутит, может, она девственница? Владел ли ею Генрих хотя бы раз? Герцог и раньше в этом сомневался, а теперь, пожалуй, и сомневаться не приходилось: король к ней не притрагивался. Впрочем, принадлежала она своему супругу иди нет — дела не меняет: она француженка, в ней кипит горячая анжуйская кровь, а герцог в своей жизни не раз убеждался, какими страстными бывают женщины с берегов Луары. Крест Господень, разбудить, разжечь такую женщину — что может быть желаннее?
Снова подступило возбуждение, а вместе с ним вернулся гнев. Ах, она все еще молчит? Все еще желает разыгрывать из себя неприступную государыню?!
В нем взыграло бешенство. Он круто повернулся и сделал решительный шаг к дверям.
В ту же секунду королева негромко произнесла, сама не веря, что это ее уста говорят такое:
— Вы… вы были слишком неосторожны, милорд. Нас могли увидеть.
Он стремительно обернулся:
— Это все, что вас беспокоит, мадам?
Голос его был холоден и сух. Маргарита кусала губы. Не хотелось отпускать его, но где взять силы, чтобы сказать «да»? То «да», которое сразу превратит ее в королеву-преступницу? Не глядя на него, она почти шепотом проговорила, мучительно ломая пальцы:
— Да помогите же мне, милорд! Разве вы не видите, до чего мне трудно?
Его сухость, сдержанность — все это враз пропало. Торжествующий огонь вспыхнул в светлых глазах герцога. Порывисто вернувшись, он дерзко поймал руки королевы, которые она тщетно пыталась высвободить, сжал ее ладони в своих:
— Вы просите помощи? Но, Боже мой, что же здесь такого трудного, Маргарита? Слушайте-ка меня, миледи. Король уедет в Кентербери[11], а вы, как и было объявлено, в Виндзор. Будьте там, ваше величество. Будьте благосклонны ко мне. И тогда, клянусь вам, я найду способ встретиться.
— Никто не должен знать, никто! — проговорила она, все еще задыхаясь от страха.
— В Виндзоре будут только верные вам люди, моя королева.
— Да, и сэр Клиффорд обеспечит охрану, — пробормотала она уже спокойнее.
«Пресвятой Боже, — промелькнуло у нее в голове. — Я ли произношу такое? Сговариваюсь, точно служанка с лакеем, о свидании!» Но возражать Маргарите уже не хотелось. Она рада была, что они, наконец, обо всем договорились. Ей даже дышалось свободнее: как же, самое трудное позади… Конечно, она не знает, как он поведет себя с ней, каким окажется, когда дело дойдет до того, главного… Но есть ли у нее выбор? К тому же, разве не Сомерсет волновал ее все эти месяцы? Она думала о нем, когда лежала, не в силах уснуть, на своей холодной постели, когда размышляла о собственной молодости, утекающей бесцельно и бесплодно. Она искала его глазами в толпе лордов. Так кто же, если не он, должен стать ее любовником, отцом ее ребенка?
Руки герцога скользнули вдоль ее талии, но Маргарита была так внутренне взбудоражена, что едва не заметила это. Сомерсет усмехнулся:
— Клянусь святым Крестом, моя королева, если вы будете милостивы ко мне, вас никто уже не упрекнет в бесплодии. И вам ни о чем не следует сожалеть: я — такой же потомок Эдуарда Третьего, как и король Генрих, и никто не скажет вам, что ваш сын будет не Ланкастер.
Эти слова почему-то задели Маргариту. Она вскинула голову, сухо спросила:
— Вот как, милорд? Это все, о чем вы думаете?
— О нет, — улыбнулся он с неожиданной нежностью, словно не замечая ее недовольства. — Моя истинная цель вовсе не так низменна. Я просто влюблен в вас, моя синеглазая француженка. Вы взяли мое сердце в свои восхитительные ручки, и быть с вами — вот моя самая большая мечта. — Его глаза иронически засверкали: — Но если у нашей любви будет такое продолжение, как ребенок, неужто мы будем огорчены, Маргарита?
Она не хотела краснеть — разве королевы краснеют? Но румянец все-таки разлился по ее щекам. Как тепло он умеет говорить, как сладостно… Нет, не только необходимость влечет ее в объятия Сомерсета.
И когда он, пользуясь ее смущением, поцеловал ее снова, она на какой-то миг покорно поддалась его объятиям, слабо ответила. Но потом все-таки высвободилась, спрягала лицо в ладонях. Ей непривычны были эти поцелуи, непривычно собственное поведение.
— Мы долго остаемся наедине, это возбудит юлки, — проговорила Маргарита едва слышно.
— Пусть так… Пусть только посмеют упрекнуть меня — я ждал этого несколько лет!
— Ваша смелость мне приятна. Однако, лорд Эдмунд, надобно иметь благоразумие… Мне самой больно разлучаться, и если я сейчас отсылаю вас…
Он сжал ее тонкую руку:
— Повторите только одно: вы будете ждать меня в Виндзоре?
— Да, — сказала королева.
— Вы не измените решения и будете верны слову?
— Да, да! — с жаром подтвердила она.
— Тогда, Маргарита, мне остается лишь молить Бога о том, чтобы время нашей разлуки пролетело как можно быстрее.
Он опустился перед ней на одно колено и вышел. А когда Расписной зал покинула королева, многие могли бы отметить, что никогда не видели ее величество такой взволнованной. Прическа ее была в беспорядке, и шла она невероятно поспешно, едва отвечая на поклоны. Лицо ее горело. Едва вернувшись к себе, она отпустила дам — впервые, пожалуй, отпустила так рано. Сославшись на усталость, даже не захотела, чтобы чтица прочла ей на ночь что-то из поэм Марии де Труа. Камеристка же, дремавшая у камина, могла бы добавить, что, хотя полог над постелью королевы был опущен, Маргарита Анжуйская еще долго ворочалась и взволнованно дышала, явно не в силах уснуть.
4
Сомерсет-Хаус возвышался над зданиями Стрэнда подобно хорошо укрепленной крепости. Стрэнд часто менялся, перестраивался, но лондонская резиденция Сомерсетов мало в чем изменилась с тех пор, как основатель рода Джон Бофор приказал заложить здесь первый камень. Возведенный из светлого портлендского кирпича, легко впитывающего гарь и копоть, Сомерсет-Хаус темнел, из белого становился серым, и
