‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вяшеслав тихо переговаривался со Жданом. И из его воспалённых губ теперь вырывался сип. Воевода не забывал об обещанном князю догляде, изредка бросал на княжеского сына беспокойный взгляд. Пообещал ведь Вячеславу сберечь, вот и волнуется. Княжич накрылся почти с головой. Чувствуя, как жаровые волны стихают. Ещё долго маялся плескавшейся железом тяжестью, но ночь утянула в безмолвную свою глубь, показывая полупрозрачные, светящиеся внутренним светом образы, в которых он не смог различить, что принадлежали они девушке с голубыми, как омуты, глазами, он просто знал, что ему до неё больше никогда не дотянуться.

Разбудили голоса дружинников, что один за другим стали пробуждаться. Откинул меховой полог, с шерсти в лицо плеснул снег, который посыпался за шиворот, мгновенно пробуждая. Ещё только светало, в скованном морозом воздухе застывало дыхание, окатывая лицо клубами пара. Пребран пошевелился, но куда там, бок пронзила колом, что он забыл, как и дышать. Кое-как раскачавшись, он всё же выбрался из укрытия, смог и скрутить постель, и присесть в общий круг, где уже за скоро вновь сворили похлёбку, на этот раз из жёлтой крупы. Бури ныне не предвиделось, и день обещал быть хоть и морозным, но ясным.

— Никто не погнался за нами, — сказал Ждан, пряча деревянную ложку за пояс.

— И Будяты нет, — прохрипел Вяшеслав, здоровый крепкий мужчина, а простуда и его схватила за горло.

— Отрок заплутал, повезёт, если найдёт пристанище, хотя где, в глухом-то лесу.

— Слышал из разговора хозяина постоялого двора, что увяги по всей окрестности расселились, может, и набредём к обеду на какую-нибудь деревеньку.

— Хватило нам гостеприимства, похоже, народец этот с совестью совсем не в ладах, раз осмеливаются нападать.

— Дальше земли вяжичей, вот там народ дикий, говорят, старших князей нет у них, а кто сидит в острогах — воюет с соседскими племенами, нет у них мира.

— А соседние племена тоже вольные? — не удержался Пребран, отпивая травяного взвара.

— Дальше за Орушью сурмяне расселились, тоже своенравный народ.

— Ухо востро нужно держать, — воткнул топорище в сугроб Ждан.

Пребран вновь отпил, ненароком подумав о том, с каким же поручением послал его Вячеслав. Захотелось даже вспороть ткань и прочесть его весточку, но быстро выкинул эту затею из себя, пусть князь, что хочет, делает, ему плевать.

Мужчины переговаривались уже о другом, когда Пребран вынырнул из задумчивости. Собравшись в путь, водрузив сумы и скрутки с вещами, засыпав кострище снегом, продолжили путь.

Небо уже к тому времени окрасилось в пурпур, а лес светлел, хотя тепла и ни на долю не ощущалось. Пальцы в овчинных рукавицах деревенели, становилась колом верхняя одежда и накидки, покрываясь белым инеем. Как и предсказывал Вяшеслав, снежный лес начал редеть, проклёвывалось средь тяжёлых ветвей солнце на чистом от облаков синем небе. Сияющая белизна слепила глаза, что те слезились. Она выжгла все запахи, покрыв колючими пластинами инея ветви. Трещал снег под копытами, и разливалась такая благодатная тишина, что в сон клонило. Ко всему солнце пригревало, но стоило зайти в тень, как тут же мороз обжигал кожу. Через десяток-другой саженей путники выехали на лесистый мыс, что врезался в покатый холм, на котором и возвышался, как на острове, острог с глубоким рвом и высоким тыном. Постройки с крутыми покатами кровлями, высокими стенами и маленькими оконцами, покрытые снежными шапками, просели в сугробах. Прошедшая буря заволокла вокруг частокола плетни, дорожки. И никто их верно не сбирался чистить, и тут же Пребран заметил, что только в нескольких низеньких избах из печных дымоходов валили белые клубы, а по приближении стало видно, что некоторые дворы опустели, были раскрыты створки хлевов, перевёрнуты телеги, разбросана утварь. И по всему было видно, что такое бесчинство учинила не недавняя буря, а человеком сделан этот разгром, уцелевшие не успели разгрести всё. Остальные тоже заметили неладное, но молча понукали лошадей, пуская животных вперёд — на месте и выяснят. И всё же осторожничали, выискивая взглядами по избам и щерящемуся прорехами частоколу, не притаился ли кто со стрелой, не тянет ли тетиву. Тишина властвовала в околице.

Ясное дело, встречать их вышли не с хлебом и с солью, а с топорами и кое-какими булатами. Вышли старшие рода, кои тут проживали и уцелели. Вперёд к ним выехал Пребран, оставляя своих людей у межи дороги.

— Здоровы будьте, мирные люди, — приветствовал княжич самого старшего мужчину, было ему так к сорока. Одет он был в серый суконный тулуп до колен, изношенный, не новый, вымазанный в саже, и нараспашку. Из-под меховой шапки за ворот падали русые кудри. Из-под густых бровей колол суровый острый взгляд тёмных, как ночь, глаз. Скребнул по чужеземцу угрожающе.

— Что ищете в наших краях? — спросил он вместо приветствия.

Пребран оглядел других мужчин, что вышли вместе со старшим, такие же крепкие, но потрёпанные, и оставался ещё на их лицах след ярости от недавней битвы.

— Вижу, горе случилось на вашей земле, — начал Пребран, заметив краем глаза, что Вяшеслав приблизился всё же. — Мы зла никому не желаем и бесчинство совершать не намерены, клянусь перед ликами богов, повернулся н к истуканам. Идём из городища Доловск, может, слышали, князь Вячеслав там правит.

Лицо старшего некоторое время не менялось, взгляд его недружелюбный скользил от одного воина к другому, топорище, что сжимал он с натугой, опустилось чуть, плечи расправились.

— Коли так, слыхивал я о таком.

— Кто напал на вас?

— А кто их, сукиных сынов, знает. Ночью, твари, нахлынули, перевернули всё вверх дном, хорошо, что избы не подожгли, а какие занялись, те мы успели потушить. Жизни им наши не нужны были, а вот добром поживились и девок много увели.

Пребран поднял взор, поймав взглядом женские фигуры, что повысовывались из дверей на крыльцах, закутанные в платки, да головы светловолосых подлетков.

— Проезжайте, — отступил старший, пропуская всадников.

В остроге был куда сильнее заметен разгром, следы пожарищ и урон, нанесённый разбойниками. Подчищены хозяйские клети, а стойла пусты, как и хлева.

Промёрзший дощатый настил двора трещал под массивными копытами коней, но выдержал. Дружина въехала в острог, когда солнце уже приблизилось к полудню, скоро и темнеть начнёт. На улицу повыскакивали мальчишки подсобить путникам. Пребран сжал зубы и, пересиливая боль, спешился, да так ловко, что и не скажешь со стороны, что тяготит его рана. Отроки, забирая животных, уводя в пустующие стойла, отыскали на чердаках и сено. Поднялся с порога в рыжей шубе пёс, было тявкнул, но женщина, по всему хозяйка двуярусного терема, быстро осадила зверя, прикрикнув.